Александр Карпов - Разведчик от бога

– Сам не видишь, что ли? Не жилец он, не жилец! Сдохнет по пути как пить дать! – хрипло бубнил солдат со сломанной ногой.

– Заткнись! – громко рявкнул на него Щукин и, моментально повернувшись, резко схватил его рукой за ворот шинели, сдавив возле шеи и дернув на себя так, что лицо болтуна оказалось прямо напротив лица разведчика.

Запах спирта и махорки ударил в ноздри Егору, он невольно поморщился. С ненавистью он взглянул в глаза обидчику, взгляд того сразу потух.

– Заткнись! – снова сдавленно процедил сквозь зубы Егор, еще сильнее сжимая пальцы на воротнике чужой шинели. – Или я тебе глотку перережу!

Тот обмяк, затрясся всем телом и, выпучив глаза, с ужасом уставился на парня.

– Миронов! – удивился Егор. – Живой, предатель!

Солдат продолжал с животным страхом на лице смотреть в полные ненависти глаза Щукина.

– Вспомнил меня, гад?! Вспомнил, как под Шашкино бросил меня умирать, а сам уполз, мол, каждый сам за себя! Вспомнил, сука?! – Егор уже кричал в лицо оторопевшему солдату.

Ненависть обуяла Щукина. Перед глазами встала картина февральского гибельного боя, когда пали от пулеметного огня и остались лежать на окровавленном снегу многие из его друзей, а сам он каким-то невероятным образом уцелел, послушав последний в жизни совет своего командира взвода, сержанта, убитого в той смертельной атаке на гитлеровские позиции.

Он с силой оттолкнул от себя Миронова. Тот с грохотом ударился о борт машины, потом втянул голову в плечи, сжался, немного завалившись на бок, и закрыл глаза, чтобы не смотреть на разъяренного попутчика. Он знал, что в разведку берут только отчаянных смельчаков, сильных духом мужественных парней, в основном добровольцев. Не раз слышал он, что те, пройдя через поиски и вылазки в тыл врага, многократно рискуя своими жизнями, становятся резкими, жестокими, способными к молниеносным действиям и принятию самых смелых решений.

Именно таким он и увидел сейчас перед собой Егора Щукина, который всего за два с половиной месяца, прошедшие с их последней встречи на поле боя, превратился в настоящего разведчика, преобразился из юноши, надевшего военную форму, в отчаянного и мужественного бойца.

Миронов стих и больше ничего не говорил, уронив голову на грудь.

Егор больше не смотрел в сторону бывшего колхозного бригадира, презрение к которому укрепилось в его душе. Взгляд его был направлен только на лежавшего в кузове машины израненого Каманина – бледного, обескровленного и беспомощного. Мысленно он клялся сам себе, что сделает все возможное, чтобы спасти младшего сержанта, чтобы привести его живым в госпиталь и передать врачам. В том, что они непременно спасут его командира, он не сомневался, потому что ежедневно видел результаты их работы.

Неожиданно машина остановилась. Водительская дверца распахнулась. Шофер, встав одной ногой на подножку, нашел глазами Егора и громко сказал:

– Если ты местный, парень, показывай дорогу. Стучи по крыше, если что.

Разведчик кивнул в ответ.

– И держитесь там крепче, – добавил шофер, убираясь обратно в кабину, – я побыстрее ехать буду.

– Давай! – крикнул Егор и вцепился руками в борт.

Теперь он смотрел по сторонам, следил за направлением. Но глаза его то и дело отмечали раны на родной земле, где он вырос, работал в колхозе, озорничал с друзьями, помогал родителям. Это была его родина, та земля, за которую он сейчас воевал, за которую был готов отдать, не раздумывая, жизнь. И теперь она показывала ему свои многочисленные раны. То и дело возле дороги виднелись воронки от бомб, мин и снарядов. Попадались остовы сгоревших машин, развороченные повозки, лошадиные скелеты, снарядные гильзы.

Взгляд парня скользнул дальше, к горизонту, к полукилометровому просвету между участками леса, где вдали, среди крон деревьев, виднелись закопченные печные трубы. Это была его родная деревня, его малая родина. Чтобы разглядеть ее как следует спустя несколько месяцев после бегства от гитлеровской расправы, Егор немного привстал в кузове машины и впился глазами в горизонт. Грудь сдавило, к горлу подступил ком, подбородок затрясся, на веках выступила влага. Он захрипел, чтобы не дать себе заплакать, сдавил пальцами доски кузова так, что они должны были лопнуть.

Потом, взяв себя в руки, он тяжело задышал, будто попытался исторгнуть из себя внутренний пожар, лютую ненависть к жестокому врагу. Наконец он открыл глаза, отвлекая себя от нахлынувших мыслей, вспомнив просьбу шофера следить за дорогой.