Александр Тамоников - Даманский. Огненные берега

Он не верил, что сможет вырваться, но попытаться стоило. Не сидеть же сложа руки. Выдать себя за своего? Он оценивающе уставился на задушенного солдата. Второй не подходил — много крови. Хотя у него и размер подходящий…

Бабаев долго возился, стаскивая с мертвеца бушлат, — от него разило потом, какой-то гнилью, но это можно пережить. Нахлобучил треух на голову — тоже вонючий. Забрал автомат, ремень с подсумком — в последнем лежала граната «РГД» и два запасных магазина. Ремень пришлось растягивать — концы не сходились. Теперь со спины он отдаленно напоминал китайского солдата — рослого, неуклюжего, непохожего на остальных.

Он запыхался — словно кросс пробежал. Почему-то именно сейчас Михаил почувствовал сильный голод. Он подтащил к себе вещмешок одного из солдат, стал разрывать его. Повертел потрепанный цитатник Мао с золотым тиснением и фотографией кормчего на обложке. Почитать, что ли, на досуге? Что там такого выдающегося, что все китайцы с ума сходят? Отбросил — пусть сами читают.

Вытряхнул остальное содержимое. Аптечка с бинтами, пара запасных портянок, дырявые варежки, щуплые галеты в упаковке из грубой бумаги, исписанной иероглифами, мятые дацзыбао с красными знаменами, решительными лицами населения и клеймением позором «зарвавшихся советских империалистов» (прочесть невозможно, но — что же еще? — понять можно). Бедно живем, братцы. Мы тоже небогато, но все же лучше вас…

Он разорвал упаковку, жадно захрустел безвкусной субстанцией, отдаленно напоминающей печенье-крекер. Запить было нечем — ладно, не беда. Насилу проглотил паек простого китайского солдата, поморщился — фигня какая-то на постном масле.

Вдруг застыл на месте. Снова голоса… Мурашки побежали по коже. Вернулось желание жить, сделалось страшно. Он отвел затвор, вернул его в прежнее положение, придерживая клык. Подкрался к двери, чуть приоткрыл ее.

Из-за елок на склоне к землянке, неторопливо продавливая сапогами снег, направлялись три китайских солдата. Видно, что замерзли — головы втянули в плечи, воротники подняты, клапана шапок завязаны под подбородком. Один что-то прокричал — видно, позвал своих. Действительно, что они там возятся?

Времени придумать что-то слишком хитрое уже не оставалось. Несколько секунд — и они войдут. Нет уж, просим на выход…

Михаил вскочил на ноги, оттолкнул дверь, выстрелил в упор. Китайцы не успели даже скинуть автоматы — попадали, напичканные пулями. Досталось всем — он проследил. Добивать не стал, некогда. Выпрыгнул из землянки, завертелся на поляне.

Логическое мышление не работало — он бросился влево, в самую гущу хвойника. Пробивался сквозь упругие лапы — они хлестали по лицу, снег сыпался за воротник.

Крики за спиной только подстегнули. Под ногами хрустел снег, Михаил прыгал по островкам жухлой травы на бугорках. Спрятался за деревья, упал на землю, стал слушать.

Только не маячить в полный рост, проявлять выдержку, самообладание, что там еще… Окрестности землянки хоть смутно, но просматривались. Туда сбегались солдаты, возмущенно кричали. Кто-то нагнулся над телами — один еще стонал.

Скрипнула дверь землянки, следом раздались утробные крики — нашли еще двоих. Китайские солдаты были везде — ими был наполнен весь лес. Они шумели, перекликались.

Но здесь, где находился Михаил, их вроде не было. Он стал отползать, поднялся на колени, засеменил в том же направлении. Прогремела автоматная очередь, Бабаев присел. Но стреляли для острастки. Дурную энергию некуда девать!

Он передвигался на четвереньках. Оборвался хвойник, потянулся корявый, гиблый осинник — перекрученный, уродливый, со спутанными ветвями и сломанными деревьями. Михаил проваливался в снег, путался в ветках, едва не выколол глаз.

Растительный хаос повсюду — куда его занесло? Под ногами трещал бурелом, ветки били наотмашь. Нога угодила в капкан из переплетенных стеблей, Михаил не устоял, покатился, рухнул с маленького обрыва. Начал возиться, отыскал автомат, который спикировал следом, обнаружил, что находится в яме, набитой листвой вперемешку со снегом, а вокруг ямы — хаос веток, бурелома и коряжин.

В стороне кричали люди — и слева, и справа, ломались ветки под ногами. Он полез наружу, но передумал: зачем? Суждено умереть — он и так умрет, а здесь, по крайней мере, можно спрятаться.

Пограничник съехал обратно, улегся боком, начал вкручиваться в яму, нагребать на себя листву и мерзлую землю. Вернулся холод, но он готов был терпеть сколько нужно. Он — сибиряк, выдержит, пусть и городской житель! Бабаев забрался в растительно-снежную мешанину, оставил только часть лица с глазами. Руки сжимали автомат под снегом. Он догадался надеть варежки мертвого солдата, поэтому пальцы пока терпели. Все прочее мгновенно сковал холод…