Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

Чернявый вежливо поблагодарил и двинулся к лестнице; белобрысый шкаф буркнул что-то неразборчивое — не то «спасибо», не то «пошла ты» — и поплелся следом. Поднявшись по трем ступенькам, они остановились перед широкой двустворчатой дверью, которая вела на парадную лестницу.

— Прошу вас, Геннадий Иванович, — с шутовской галантностью поклонился чернявый, уступая белобрысому дорогу.

— Только после вас, Константин Александрович, — саркастически проворчал белобрысый шкаф, в свою очередь отвесив неловкий полупоклон.

После этого они протиснулись в дверь одновременно, едва не выворотив раму, и, похохатывая, стали подниматься по лестнице. Дежурная посмотрела им вслед, завидуя молодому задору и жизненным силам, и снова опустила взгляд в книгу.

— И чего ты, Костыль, вечно перед каждой уборщицей расшаркиваешься? — буркнул белобрысый, когда они поднялись на один пролет.

— Во-первых, это не уборщица, а дежурный администратор, — ответил его чернявый долговязый спутник. — А во-вторых, запомни, Буфет: вежливость — лучшее оружие грабителя. А ты, чуть что, сразу быковать. Стрелку ему забили… Тебе надо, чтобы эта старая коза уши навострила? Давно на нарах не кантовался, герой?

Продолжая вполголоса препираться, они поднялись на второй этаж, свернули направо и, пройдя несколько метров по тускло освещенному коридору, скрипучий пол которого был застелен протертой едва не до дыр ковровой дорожкой, остановились перед дверью двести шестого номера. Буфет сразу потянулся к дверной ручке, но Костыль отпихнул его в сторону и постучал в деревянную филенку согнутым указательным пальцем.

Через некоторое время из-за двери послышалось шарканье домашних шлепанцев и глубокий, как у протодьякона, бас осведомился:

— Кто?

— Электрик, — ответил Костыль. — Откройте, пожалуйста, нам надо проверить проводку. Не беспокойтесь, мы быстро.

— Черт знает что, — проворчал бас. — Гостиница пустая, ходи да проверяй в свое удовольствие. Нет, надо лезть в номер, когда там люди отдыхают…

Раздался щелчок замка, и дверь открылась.

— Ни хрена себе Худяков! — воскликнул Костыль, растеряв всю свою вежливость при виде заполнившей собой почти всю тесную прихожую, обтянутой синим тренировочным костюмом горы мяса.

— А ну, жиртрест, выворачивай карманы, — потребовал Буфет, вынимая из кармана пружинный нож. — Деньги, документы, ценные вещи — живо сюда, пока я с тебя пару пудов сала не срезал.

— Да вы заходите, ребята, — миролюбиво пригласил толстяк, будто не заметивший ножа, — чего в дверях-то стоять? Посидим, накатим по сотке, обсудим наши проблемы…

— Ты что, козел, русского языка не понимаешь? — зашипел Буфет и сделал движение рукой, словно собираясь ударить гостя столицы ножом в живот.

В это мгновение произошло что-то непонятное — во всяком случае, Буфет ничего не успел понять. Кто-то — уж не Худяков ли? — вдруг с нечеловеческой силой дернул его за руку, которая сжимала нож. Мигом потеряв равновесие, а заодно и почву под ногами, Буфет пулей проскочил мимо толстяка и влетел в номер. На лету его настиг удар пудового кулака, пришедшийся точно между лопаток. Он был так силен, что мгновенно погасил инерцию; Буфет не по своей воле резко изменил направление полета, как меняет его волейбольный мяч, когда игрок у сетки гасит высокую подачу, и вместо подоконника с грохотом врезался в пол, где и остался лежать, утратив всякий интерес к продолжению дебатов.

— Похоже, вы, пацаны, рамсы попутали, — все так же миролюбиво сообщил Вячеслав Гаврилович Худяков остолбеневшему от удивления и неожиданности Костылю. — То ли номером ошиблись, то ли профессию выбрали не ту… Шел бы ты, сынок, подобру-поздорову, — добавил он, заметив, как Костыль достает из-за отворота куртки пистолет.

Привыкший в острых ситуациях полагаться на силу оружия, Костыль не внял доброму совету и попытался передернуть ствол пистолета. Он успел оттянуть затвор, и тут кулак тюменского торговца продуктами питания вонзился в его тощий живот, как крепостной таран варваров в межкомнатную перегородку из гипсокартона. Костыль сложился пополам, ловя широко разинутым ртом воздух, который никак не хотел проходить в легкие. Взведенный, готовый к бою пистолет выпал из временно потерявшей чувствительность руки. Удар пришелся в живот, но Костыль был почти уверен, что у него сломан позвоночник, не говоря уже о внутренностях, которые, казалось, превратились в сплошное однородное месиво, наподобие мясного пюре для детского питания.