Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

Не имея другого занятия, Мещеряков считал эти значки, и, когда дегустация наконец завершилась, галочек оказалось двенадцать, а крестиков — четыре. Что должны означать эти очутившиеся в меньшинстве крестики, оставалось только гадать. Во всяком случае, не то, что вино отравлено: отсутствие во всех шестнадцати бутылках какого бы то ни было яда подтвердили эксперты из Института криминалистики ФСБ, да и старик, который с учетом своего весьма преклонного возраста нахлебался этого вина, считай, по самые брови, с виду оставался в добром здравии и даже заметно повеселел.

Андрей припомнил, скольких трудов ему стоило выполнить все просьбы, высказанные Забродовым во время их последней встречи. Просьб было всего две, но попотеть пришлось, поскольку обе были адресованы ведомствам, над которыми генерал ГРУ Мещеряков не имел никакой власти — ФСБ и управлению торговли правительства Москвы. В обоих случаях пришлось кланяться, унижаться и канючить, намекать на то, что долг платежом красен и что плевать в колодец не следует, как бы тебе этого ни хотелось. Труднее всего оказалось уломать торгашей, поскольку так называемая «оперативная необходимость», на которую упирал Мещеряков, требуя наложить негласный запрет на продажу определенного сорта вина, была для них пустым звуком: в самом деле, где вино, а где военная разведка? Действовать пришлось через очень высокое начальство, что всегда связано с немалым риском для карьеры. А когда он сказал Забродову, какие люди были вовлечены в удовлетворение его прихоти, этот паршивец только пожал плечами и высказался в том смысле, что даже очень большим людям порой бывает небесполезно немножко поработать на благо Отечества. И — ни слова благодарности.

Впрочем, подумав о благодарности, Мещеряков поспешил одернуть себя. Забродов действовал вовсе не по своей инициативе, ему это не сулило никакой выгоды, кроме, быть может, морального удовлетворения. Да и последнее представлялось весьма сомнительным: ну какое, спрашивается, удовлетворение можно получить, лишний раз убедившись в том, какими свиньями порой бывают люди?

— Итак, молодые люди, — продребезжал Аполлон Романович, медленно, осторожно усаживаясь в кресло, из которого Илларион только что бесцеремонно выгнал генерала, — подведем черту. Мною продегустировано содержимое шестнадцати — я не ошибся, их именно шестнадцать? — бутылок вина. Констатирую, что все они содержат красное сухое вино, изготовленное из винограда. При этом должен вам заметить, что виноград винограду рознь. Порой две лозы одного сорта, выращенные на разных склонах одной и той же горы, дают совершенно разное вино. В одном случае это будет божественный нектар, а в другом — кислятина, помои, годные лишь на то, чтобы за бесценок продавать их тем, у кого нет денег на настоящее вино.

— То есть нам, — подсказал Забродов.

— Не совсем так, — возразил старик. — Вино, о котором мы говорим, действительно изготовлено из винограда, выращенного на юге Франции и прошедшего через руки знающих виноделов. До коллекционного ему, разумеется, далеко, но в целом напиток весьма недурственный, поверьте моему слову. Стоимость его представляется мне несколько завышенной, но, в конце концов, ценообразование — не моя стихия и тем паче не моя прерогатива. Странным представляется другое. Французские виноделы издавна дорожат своим добрым именем, своей торговой маркой. Когда мы говорим «Шамбертен», мы автоматически подразумеваем качество, проверенное веками. И при этом в четырех из шестнадцати бутылок содержится продукт, не имеющий ничего общего с тем, название которого значится на этикетке. Это самое обыкновенное каберне, на изготовление которого пошел виноград, выращенный где угодно, но только не во Франции. Я не могу поручиться, но это, вероятнее всего, либо Молдавия, либо Грузия. Причем послевкусие, — старик замолк и некоторое время вдумчиво причмокивал языком, — так вот, послевкусие характерно скорее для грузинских вин. Повторяю, ничего более определенного я вам сказать не могу, тем более официально, но за то, что эти четыре бутылки наполнены вином, произведенным где-то на территории бывшего Советского Союза, готов поручиться своей репутацией. Желаете, чтобы я подписал официальное заключение?

— Не стоит затрудняться, — сказал Забродов.

— Если вас не затруднит, — оживившись, одновременно с ним произнес Мещеряков.

Старик снисходительно улыбнулся и благосклонно кивнул обоим по очереди. Покосившись на генерала, Илларион извлек из старинного бюро чистый лист бумаги и под диктовку Аполлона Романовича настрочил то, что старик именовал официальным заключением, а Мещеряков склонен был рассматривать скорее как некий вариант филькиной грамоты. Это мнение лишь слегка поколебалось, когда дегустатор, поставив под написанным Забродовым текстом витиеватую подпись, извлек из кармана круглую печать в металлической коробочке с чернильной подушечкой и, подышав на нее, аккуратно прижал к бумаге.