Андрей Воронин: Инструктор. Первый класс

— Да тут, блин, целая лаборатория, — сказал Буфет, высовывая голову в дверь. — Все прямо на виду. Даже не прячется, падло!

— Больной, — пожал плечами Костыль. — Ментов, наверное, только по телику и видел. Думает: если что, скажу им, что это, мол, хобби у меня такое, они и поверят.

— Какое хобби? — снова выдвигаясь в узкие полутемные сени, дурашливо спросил Буфет.

— Двадцать пять сантиметров, — в тон ему ответил фразой из старого анекдота Костыль и пинком распахнул обитую драным дерматином дверь, что вела из холодных сеней в дом.

Они с Буфетом ввалились в кухню одновременно и растерянно остановились, увидев стоящего на пороге комнаты священника. Отец Михаил стоял, слегка наклонив голову, которая в противном случае уперлась бы в притолоку, и смотрел на них безо всякого выражения.

— Здравствуйте, — первым нарушил молчание священник.

— И вам не хворать, батюшка, — за всех ответил первым пришедший в себя от испытанного при виде столь неожиданного зрелища шока Костыль. — Мы что же, адресом ошиблись? Нам Клим Зиновьевич Голубев нужен.

— Это его дом, — кивнул Дымов. — Но он нынче не принимает — прихворнул.

— Серьезно, видать, прихворнул, раз ему священник понадобился, — заметил Костыль. — А мы как раз врачи. Это вот, — он указал на Буфета, — хирург и этот… мануальный терапевт…

— Это заметно, — как бы невзначай обронил батюшка.

— Ну, еще бы! Светило в своей области, знаете ли. Я его коллега, а это, — он обернулся к Мухину, — главврач нашей больницы.

— Хорош бакланить, — сказал Муха, который, казалось, на время забыл все остальные слова.

— Профессор хочет сказать, что должен осмотреть больного, — перевел Костыль. — Прямо сейчас, понимаете?

— Понимаю, — кивнул батюшка, — как же. Но помочь, увы, не могу. Этого больного хотят осмотреть очень многие. Боюсь, вам придется стать в очередь.

— Буфет, — негромко сказал Муха.

Буфет молча двинулся вперед, как механизм, включившийся по голосовой команде. Священник стоял на месте, наблюдая за его приближением с прежним бесстрастием.

— Не советую, господа хорошие, — произнес он нейтральным тоном. — Поднять руку на священнослужителя — тяжкий грех.

— Да тебя, борода, никто и пальцем не тронет, — успокоил его Буфет. — Ты, главное, проход освободи, а то торчишь тут, как этот…

Он взял священника за бока и попытался отодвинуть в сторонку. Как именно отреагировал на это батюшка, никто не понял, но Буфет неожиданно воспарил над дощатым полом, перевернул стол и вместе с ним с ужасным грохотом приземлился в углу.

— Да что же это в натуре такое?! — возмущенно простонал он сдавленным от боли голосом, возясь на полу. — То один, то другой… Я вам что — боксерская груша?!

Батюшка покосился на него с легким недоумением — видимо, он не ожидал, что после его гостинца Буфет сохранит способность говорить и двигаться. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Костыль перешел в наступление. Продолжая с любопытством наблюдать за Буфетом, который уже встал на ноги и теперь предпринимал героические попытки разогнуться, батюшка не глядя выбросил перед собой руку. Его раскрытая ладонь коротким шлепком толкнула Костыля в лоб. Ноги последнего еще продолжали бежать вперед, в то время как верхняя часть тела получила мощный обратный импульс. В результате ботинки Костыля взметнулись высоко в воздух, и он бы, очень может статься, совершил классическое сальто-мортале, если бы его не остановил пол.

— Ну, борода, молись, — процедил оклемавшийся Буфет и, по-бычьи нагнув голову, бросился в атаку.

На этот раз он опрокинул холодильник. Костыль, у которого уже восстановилось дыхание, начал переворачиваться на живот, чтобы встать — насколько он понимал, только затем, чтобы немедленно лечь снова, и, быть может, надолго, если не навсегда. Буфет гремел, шуршал, кряхтел и постанывал, ворочаясь на полу в обнимку со старым облупленным «Саратовом», и было ясно, что толку от него не предвидится в течение, как минимум, нескольких ближайших минут. А поп стоял на прежнем месте, и необходимость сдвинуть его с этого места, увы, не отпала, что вселяло в душу прозорливого Костыля тягостное уныние: он очень не любил, когда его били.

В это мгновение прямо у него над головой хлестко ударил выстрел. По полу с негромким звоном запрыгала гильза, и наступила тишина. Даже Буфет перестал возиться, затих, и на этом основании Костыль сделал вывод, что стреляли в него — стрелял, по всей видимости, поп, который больше походил на Терминатора в рясе, чем на настоящего служителя культа.