Константин Стогний - Позывной «Крест»

— Матушка Пелагея, вы ли это? — поразилась такому откровению Емилия.

— А что? — переспросила та.

Она, конечно, не слышала вопроса помощницы, а та и не стала повторять.

— Я проведу отпевание, матушка? — нашлась молодая монахиня.

— Да-да, конечно, — взяла себя в руки Пелагея и стала уже подниматься по лестнице в сторону пещеры святой Феклы, как вдруг остановилась и позвала: — Сестра Емилия, пойдем со мной.

Чтобы добраться до пещеры, в которой молилась святая Фекла, надо подняться по очень крутым лестницам справа от скульптуры Иисуса Христа. В углу довольно просторного грота находятся часовня и гробница с мощами святой. Внутри маленькое помещение сплошь увешано множеством икон, крестов, медальонов и разных украшений. С потолка пещеры падают в каменную чашу капли: отсюда пила еще Фекла. Вода эта считается святой и целебной.

Пожилая монахиня достала из тайника сверток, который выглядел так, как если бы в тряпицу замотали средних размеров высокий термос. Она бережно, двумя руками передала его Емилии и тихо произнесла:

— Ты знаешь, что делать.

— Что бы ни случилось, я сохраню ее! — негромко, но твердо пообещала сестра Емилия.

Эта девушка была одной из немногих, посвященных в секрет игуменьи. Она знала, что Пелагея — тайный член секты мандеев, потомков учеников Иоанна Крестителя, переселившихся в Маалюлю из Иудеи. Ее главная задача заключалась в том, чтобы блюсти храм Иоанна Крестителя в женском монастыре. С недавних пор святыней храма стала добытая мужчинами-мандеями десница Иоанна. И вот теперь реликвии снова грозила опасность…

Городские дороги Сирии — грязные и неухоженные. Ржавые развязки, на обочинах — слой мусора, на улицах — неровный, весь в заплатках асфальт. На одной из таких дорог ранним утром 29 ноября батальон «джихадмобилей», состоящий из японских внедорожников марки «Тойота», остановился в пяти километрах от Маалюли. Пикапы группировки «Джебхат ан-Нусра» были оснащены советским автоматическим оружием: пулеметами ДШК и КПВ, одиночными или спаренными.

Когда пыль осела, из «Лэнд Крузер Прадо» вышел лысый как колено казах средних лет с аккуратной бородкой и глазами, как будто накрашенными для сценической роли злодея. Одет он был в китель и форменные брюки пустынной расцветки «триколор дезерт». Такие обычно носили натовцы в Афганистане и Ираке. Воротник-стойка с застежкой-липучкой защищал шею от натираний ремнем мощного армейского бинокля со встроенным дальномером.

То, что казах увидел в бинокль, напомнило ему Нью-Йорк. Кто бывал там, обращал внимание, что красиво только в самом центре Большого Яблока — в районе Центрального парка, Бродвея и Уолл-стрит. Километр в сторону и — начинается какая-то Албания: разруха, дикое количество мусора, разбитый, латаный-перелатаный асфальт, на каждом углу бомжи. Узкие неухоженные тротуары, везде какие-то сомнительные киоски… Вот и Маалюля создавала такое же впечатление: заброшенная дорожная инфраструктура ясно давала понять, что апокалипсис уже случился и все словно бы находятся в фильме-катастрофе. Мусор везде — на обочинах, на тротуарах, в переулках. Особенных красок добавляли кучки бездомных, сидящих на камнях и провожающих чужеземцев недобрым взглядом. Жуткие букеты из проводов на столбах, граффити, покосившиеся ржавые заборы, облупленные неухоженные известковые избушки…

Из остановившегося рядом пикапа «Хайлюкс» вышел молодой сириец, одетый точно так же, но с черной чалмой на голове. Он тоже приложил к глазам окуляры бинокля и произнес:

— Маалюля! Еще более прекрасная, чем я себе представлял!

— Что в ней прекрасного, аль-Джуляни? — возразил казах. — Город как город.

Эту фразу подхватил начальник службы безопасности группировки Ахмад аль-Гизаи, сидевший в только что подъехавшем пикапе «Лэнд Крузер» с зенитной установкой ЗУ-23.

— Город христианских монахов и монахинь! Они заплатят за это!

— Ахмад! Канадец ясно сказал — Маалюлю не трогать! — возразил тридцатидвухлетний главарь группировки Абу Мухаммед аль-Джуляни. — Ее считают священной.

— Это кто считает? — недобро рассмеялся аль-Гизаи, подкуривая сигару. — Неверные собаки?

На этот вопрос у Абу Мухаммеда ответа не нашлось. Он стиснул зубы и посмотрел в сторону Маалюли.

— Всех христиан нужно пустить под нож! — напирал аль-Гизаи.

Главарь достал свой боевой тесак с двойным кровостоком и посмотрел в его зеркальное лезвие на свое отражение: