Андрей Воронин - Му-му. Заброшенная могила

Утром Даниил завел машину и отправился за Катей в Коньково. Поцеловал дочь, раскланялся с бывшей женой, вручил ей ежемесячное «пособие», помахал Алле рукой и вместе с Катей отправился к лифту. Лицо у него во время всех этих действий было каменным, что не ускользнуло от внимания дочери.

— Папа, у тебя сегодня настроение плохое? — спросила малышка. — А куда мы пойдем?

— Куда глаза глядят, — ответил Даниил, нажимая на кнопку первого этажа.

— А куда они глядят? — задумчиво произнесла дочка. — Слушай, а они у меня сегодня в зоопарк глядят. А у тебя?

— А у меня они внутрь глядят, — непонятно сказал Хвостов, пропуская дочь в открывшиеся двери лифта.

— А как это? В мозги, да? И что ты там видишь?

— Мысли всякие…

— Папа!!! Научи мысли смотреть! — Катя забежала вперед, обняла отца за ноги — рослая для своего возраста девочка доставала макушкой до нижней пуговицы его рубашки.

— Кать, зайка, не дури головы, — пробормотал Даниил, прижимая к себе дочь, потом высвободился из ее объятий, вытащил из кармана ключи от машины и нажал на кнопку пульта сигнализации. «Вольво» цвета «мокрый асфальт» — именно на нем он предпочитал ездить с дочкой, чтобы привить ей вкус к изысканным автомобилям, — пискнул и принял в кожаное чрево малышку, желающую видеть мысли, и тридцатилетнего мужчину, в этот момент желавшего их вообще не иметь.

Московский зоопарк был той сказочной планетой, на которую маленькая Катя готова была летать ежедневно. И, если позволят мама с папой, вообще оттуда не улетать. Мама, впрочем, к этой планете никакого отношения не имела — в зоопарк всегда водил ее отец, который, по каким-то причинам уже давно не жил с ними, а только брал ее на выходные, да и то довольно редко. Во всяком случае, реже, чем ей хотелось бы. И был еще один человек, взрослый, даже старый, которому, как Мише Зыкину в детском саду, можно было на ушко сказать все самое-самое главное. И он понимал. Потому что он был Дед. И это слово у маленькой Кати ассоциировалось со словом Бог.

Впрочем, о Боге она знала очень мало. Родители так и не позаботились окрестить ее, хоть и повесили над детской кроваткой освященную в церкви икону Божьей Матери.

Дед был для Кати Вселенной, в которой она могла прятаться от своих детских невзгод — несогласия родителей, ссор с Мишкой Зыкиным, маминых «плохих настроений» — в общем всего, что создавало в ее маленькой душе состояние дискомфорта. Когда она была с Дедом, никакого дискомфорта не существовало, а все нехорошее он, будто пыль с асфальта теплый дождик, смывал с души одной улыбкой. Поэтому Катя любила Деда больше всех на свете, включая маму, папу и Мишку. Все остальные вообще лежали для нее в иной плоскости бытия. Они просто существовали — и все. А вот Дед, мама, папа и Мишка, именно в такой последовательности, были тем фундаментом, на котором держался ее мир.

…Когда они уже подъезжали к зоопарку, Хвостов повернулся к Кате и сказал:

— Малыш, я сейчас заеду в магазин, кое-что куплю. Изволь, принцесса, пожелать, что ты хочешь?

— Мороженое «Гоша», — без долгих размышлений сказала Катя. — А ты себе коньяк брать будешь?

Хвостов чуть было не врезался в идущий справа «мерседес».

— Откуда такие сведения? — произнес он, сжимая руль, как пел Высоцкий, «до судорог в кистях». — Вроде я никогда при тебе ничего такого не позволял…

— Я не знаю, папа. Просто мама один раз говорила, что мужчинам в плохом настроении лучше всего помогает коньяк. Правда, я не знаю, что это такое. Это, наверное, лекарство?

Даниилу едва хватило времени, чтобы припарковаться у ближайшего бордюра. Если бы он не успел это сделать, наверное, они с Катей погибли бы: человек во время смеха с трудом может управлять автомобилем. И тем не менее ему сразу стало легче.

— Катька, я тебя люблю, — сказал Даниил, выходя из машины.

Дочка, с сознанием того, что она хоть на сантиметр проникла в недоступный мир взрослых, приняла важный вид.

Хвостов вошел в супермаркет, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться на весь торговый зал.

Вскоре он вышел, неся пакет, из которого нетерпеливая Катька сразу же вытащила мороженое.

— Папа, а коньяк — это вкусно? — спросила она, сдирая обертку с мороженого.

— Не очень, — скупо ответил Хвостов, трогаясь в сторону стоянки напротив входа в зоопарк. — Ты же сама сказала, что это лекарство. А как лекарство может быть вкусным? Ты только маме не говори, что я его покупал. А то сразу беспокоиться начнет — почему к врачу не иду.