Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Это был Засульский, собственной персоной. Действительно, рыжий, как черт, и реальный аж до нереальности. И я вынужден был смотреть, – потому что мои ноги приросли к асфальту, а в голове не было ни одной, даже самой дрянной, мыслишки, – как он приближается ко мне, такой маленький в таком большом, пахнущем железом и смертью, автомобиле.

Жуткое зрелище, но мне даже обмочиться времени не хватало.

Автомобиль надвигался, словно с экрана кинотеатра. Не было ни страха, ни даже любопытства. Только оторопь да оцепенение. Своим ставшим вдруг гипертрофированным зрением я рассматривал серые поры на розовом, словно у поросенка, носу Засульского, и каким-то сверхслухом слышал скрежет его зубов. Кажется, все же сумел сделать шаг в сторону. Потом еще, еще. Но этого было мало. Все равно жить оставалось доли секунды. И тут сильнейший тычок в спину сбил меня с ног и бросил на проезжую часть.

И словно выключатель повернули. Мир снова вошел в привычные границы измерений. Все стало прежним – способность двигаться и скорость движений, резкость изображения и громкость звуков. Вот только цвета куда-то ушли, став тусклыми – более тусклыми даже, чем до включения предсмертного восприятия.

С жестоким, неприятным визгом мимо меня, даже не задев, промчалась машина с Генрихом Засульским за баранкой. Через долю секунды завизжали тормоза с другой стороны. Я повернул голову и поднялся. В полуметре справа все еще покачивался «Лэнд Круизер» в восьмидесятом кузове – неплохо, однако, сохранившийся. Водитель высунулся из окна, – локоть и голова, ничего лишнего, как и положено человеку, сидящему за рулем такой машины, – удивленно лупая глазами.

– Чего тут, к чертям собачьим, творится? – спросил он. – Кидаетесь прямо под колеса…

Мимо шмыгнула серая тень в полицейской форме и, поднеся какую-то фиговину к самому носу водителя, быстро проговорила:

– Здесь совершена попытка наезда на человека с целью его убийства. Прошу уступить транспортное средство для поимки преступника. Ущерб, если таковой будет, возместит государство.

Я не удержался и крякнул от удовольствия. Речь – полный абзац! Можно упасть и долго валяться, услышав такой шедевр. Владелец «Круизера» тоже оказался полностью пленен ею. Вытаращил в припадке энтузиазма глаза и сказал:

– Тогда я сам поведу!

– Хорошо водите? – деловито осведомилась полицейская тень.

– Не жаловались, – осклабился водила, получивший возможность официально полихачить.

– Хорошо, – тень распахнула заднюю дверцу и исчезла в салоне. Но тут же явилась снова – уже в виде единственно головы, которая обратилась ко мне с нетерпеливым призывом: – Ну? Вы с нами?

– Я с вами, – кивнул я и, поднявшись с асфальта, присоединился к экипажу. Кажется, серая тень в горячке приняла меня за своего. Грех разочаровывать – и я важно добавил: – Как же я могу быть не с вами, когда я – ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом? Этого парня я сейчас разрабатываю. А он, выходит, меня.

– Я что-то такое предполагал, – согласилась серая тень. – На простого человека под самыми стенами Управления наезжать не будут. Вы не сильно пострадали?

– Похоже, вообще не пострадал, – сказал я, слегка призадумавшись – а благодаря кому, собственно? Не этот ли паренек выбил меня из-под колес повозки смерти? Ладно – позже разберемся. Сейчас нужно было думать о другом.

Ружин не сразу пошел в душ. После ухода Чубчика он еще целых полчаса сидел в кресле, со скрипом ворочая мозгами, хотя первоначальное желание попасть под успокаивающие струи воды по-прежнему настойчиво напоминало о себе. Но вставать было не то, чтобы лень, а просто в лом – тело требовало покоя и отдохновения. Состояние напоминало жуткое похмелье, но было гораздо хуже по двум причинам. Во-первых, обидным казалось, что страдать приходится ни за что, поскольку не пил, а болеет (лучше бы пил в таком случае), а во-вторых, голова не была настолько пустой, как это случается при классическом похмелье. Мыслей в ней кружилось множество, и неприятных ощущений они доставляли массу, хотя сами при этом неприятными не были. Но Ружин чувствовал, как они плугами вгрызаются в поверхность мозга и натужно кладут борозды – медленно, но безостановочно. Малоприятное ощущение.

Олег действительно устал. Утренний приступ энергии прошел безвозвратно, напрочь опустошив резервуары души и тела. Он чувствовал себя, как выжатый лимон и с некоторой долей удивления осознавал, что впервые испытывает такие ощущения в связи с работой. Раньше до такой степени его могла утомить бурная ночь в постели или в баре, но никогда – работа. Теперь это случилось, и Ружин гадал, что бы сие значило. То ли дело пришлось не по вкусу, то ли нагрузка оказалась больше, чем он мог взвалить на себя без ущерба для здоровья?