Владимир Паутов - Охота на черного ястреба

Время до вечера оставалось ещё много. Я уже в который раз проверил исправность пулемёта, аккуратно завернул автомат в свою куртку, дабы песок не попал в затвор, и прилёг на бруствер окопа. Случайно оказавшийся в рюкзаке какой-то англоязычный журнал был прочитан мной до последней строчки. Я взглянул на рацию. Она молчала. Часы показывали четыре пополудни.

«Нет ничего хуже, чем ждать», — пришла в голову невесёлая мысль. Но что можно поделать, если такова была моя профессия, в которой одним из необходимых условий для достижения успеха считалось умение терпеливо и настойчиво ждать. Но меня временная безделица не утомляла, ибо прошло слишком мало времени с того момента, как закончилась моя военная служба. А ведь всего лишь чуть более года назад я был действующим офицером спецназа армейской стратегической разведки и проходил службу в управлении, в котором, наверное, мечтал послужить любой мальчишка в годы моей юности. Правда, о нашем учреждении мало кто чего знал, хотя и часто слышали, ведь в начале 1990-х годов о нём стали очень много говорить. Все, кто служил в том управлении, называли его «Двойкой», некоторые — «Аквариумом», причём с большой буквы, а официально оно именовалось Вторым главным управлением Генерального штаба, более известное как ГРУ.

Я перевернулся на живот и посмотрел на дорогу. Горизонт был пуст.

«Димка сейчас тоже наверняка прильнул к окулярам бинокля и наблюдает за дорогой», — усмехнувшись, подумал я про напарника, который находился недалеко от меня, метрах в двухстах левее.

Димка Сокольников — мой лучший друг, бывший прапорщик и бывший спецназовец. Правда, он, вечный оптимист, всегда говорил, что бывших спецназовцев не бывает, и, наверное, был прав. Я и сам, оказавшись за порогом армейской службы и лишившись привычного образа жизни, честно скажу, очень скучал на гражданке по своей работе.

Пусть эти мои слова не покажутся кому-то неискренними, эдакой бравадой, но я безмерно тосковал по службе, особенно по нашим выматывающим до седьмого пота тренировкам. Мне часто вспоминались наши утомительные многочасовые марш-броски через болота и лес, через реку и поле, и от этих воспоминаний вдруг начинали приятно ныть, словно уставшие от того долгого и давнишнего бега, ноги. Слёзы чуть ли не наворачивались на глаза при воспоминании о тактических учений, когда командир по радио вдруг отдавал приказ: «Вынести раненого!», роль которого исполнял обычный кожаный мешок весом 80 килограммов, набитый песком. Может быть, «ностальгия» по службе заставила нас согласиться на поездку за тысячу километров от родного дома в далёкую африканскую страну?..

Солнце палило нещадно. Под брезентом было неимоверно жарко. Я сделал несколько глотков из армейской фляжки, но вода в ней была тёплая и потому нисколько не утолила жажды, а даже, напротив, захотелось попить ещё. Но делать этого было нельзя, иначе от воды потом невозможно будет оторваться, причём желание пить будет усиливаться. Мы через это проходили. Я смочил губы, прополоскал рот и воду выплюнул на песок, который моментально впитал в себя влагу.

Иногда, правда, сквозь наблюдательные щели в моё убежище задувал лёгкий ветерок, но случалось это не так часто, как хотелось бы. Я вновь взглянул на часы. Маленькая стрелка приближалась к пяти. Время текло необычайно медленно, как обычно это происходит, когда приходится ждать. Рация продолжала безмолвствовать. Я ждал условного сигнала.

Наш человек с американской военной базы, расположенной в столичном аэропорту, должен был послать нам сообщение, получив которое мы приступили бы к завершающему этапу операции. Однако трубка молчала. Правда, вчера информатор позвонил по мобильному телефону, по которому можно было связаться только со мной, и сказал, что груз в Могадишо прибыл, всё идёт по графику и марш колонны планируется на вечер 16 июля. Вот почему мы с Димкой и заняли загодя свои позиции.

Я немного волновался. Не знаю, чем занимался мой напарник, но нервы у Сокольникова были железными. Он, скорее всего, делал наброски рисунков. В последнее время Димка вообще не расставался с карандашом и большой папкой, в которой в наши школьные года хранились обычно листы плотной бумаги для уроков черчения, и рисовал каждую свободную минуту. Меня же Господь таким талантом не одарил, поэтому, чтобы хотя бы как-то скоротать время, я лёг на спину, смочил водой грудь и закрыл глаза. Воспоминания нахлынули сами собой, помимо моего желания…