Константин Штепенко - Протоплазма

– А почему же раньше никто не раскопал эти документы и не искал этот галеон? – Спросил Андрей у белокожей брюнетки с ярко выраженной внешностью обитательниц средиземноморья, которая вела себя как начальница среди этого разномастного сборища кладоискателей – Максим представил ее как Кати, но за беготней не сообщил о ее статусе в общей иерархии.

– Понимаете, Андрэ… Я не ошиблась, вы ведь Андрэ?

– У вас прекрасная память, Кати.

– Спасибо. Так вот. Этот галеон принадлежал не испанской короне, а семье герцогов Борха – испанского ответвления династии знаменитых Борджиа, которые собственно тоже были выходцами из Валенсии. Фамильный замок Борха до сих пор стоит в Гандии под Валенсией. Командовал кораблем Игнасио де Вильянова, отпрыск обедневшей второстепенной ветки Борха, полностью посвятившей себя конкисте и снова разбогатевшей в Новом Свете. Это было семейным делом, поэтому все отчеты о рейсе остались в фамильном архиве.

– И что-то мне подсказывает, что раскопали эти документы именно вы! – Андрей инстинктивно принял стойку токующего глухаря, хотя какой-то особой тяги к Кати не почувствовал. – И рассуждая логически, можно предположить, что вы тоже принадлежите к этой древней династии. Я прав?

– Формально да. Наш род восходит напрямую к Франсиско де Борха, герцогу Гандии, правнуку папы Александра Четвертого. Его, кстати, канонизировали через сто лет после смерти. Но теперь это не важно. – Кати покачала головой, задумчиво глядя в воду. – У нас все так перемешалось, что моя полная фамилия состоит из восьми титулов, которые существуют только в старых манускриптах. Кроме того, я единственный ребенок в семье, и мои дети будут носить фамилию мужа.

– А уже есть такой счастливчик?

– Пока нет даже в проекте, но, я думаю, он будет без родословной. Все аристократы, каких я знаю, вырожденцы, жертвы родовой селекции, заплесневевшие говорящие куклы. Навряд ли мне захочется с кем-то из них связать судьбу.

– Главное, чтобы вы и ваши дети были счастливы, а застарелые ярлыки – это мелочи.

– Не скажите. Мое происхождение определило и род моих занятий.

– И чему же вы себя посвятили?

– Так получилось, что наша семья владеет большой частью архива Борха-Борджиа и других древних фамилий, и я с детства разбирала с дедом древние документы, систематизировала, классифицировала их, составляя реестры по годам, по именам, по событиям. Когда дед умер, я осталась единственной хранительницей архива. Родителям это было неинтересно.

– Насколько я понял, вы стали историком?

– Да. Разбираясь в истории семьи, я была вынуждена разобраться и в общественно-политической среде, неотъемлемой частью и творцом которой она была волею судьбы. В обычной семье редко ведутся записи, да и записывать зачастую нечего, в то время как в такой семье как наша ежедневно происходили какие-то события, тут же становившиеся частью европейской и мировой истории.

– Понятно. – Сказал Андрей, рассеянно глядя на собеседницу.

– Надеюсь, Андрэ, вы не обиделись? Каждый человек творит историю, только по-своему.

– Нет, я просто вам позавидовал. Я и о дедах не так много знаю, а о прадедах вообще имею слабое представление. А у вас тысячелетняя история тщательно записана, задокументирована. Если бы не океанология, я бы тоже занялся историей. – Андрей встряхнулся, и в глазах его снова заиграл охотничий азарт. – С вами очень интересно, Кати. Вы не против, если мы с вами пообщаемся поближе. О работе вам беспокоиться не стоит. Я держу процесс под контролем, и можете не сомневаться, сделаю все, чтобы вы смогли проводить больше времени со мной.

– Как вы изящно перешли в атаку, Андрэ. Честно говоря, я просто очарована вашим судном, экипажем, и вами, поэтому не вижу никаких зацепок, для того чтобы вас отшить. – Она улыбнулась и прикоснулась пальцами к щеке Андрея. – Получилось не очень аристократично, но искренне.

– Искренность женщины уже сама по себе возбуждает.

– И что же мы будем делать с вашим возбуждением?

– Для начала охладим. Предлагаю нырнуть вдвоем и обследовать район работ.

– Вы прекрасно начинаете. Первый раз мне назначают свидание под водой.

Они парили в неестественно синей воде между играющей бликами солнца поверхностью и бугристым коралловым склоном, круто уходящим вниз, на запредельную для аквалангиста глубину. Дно колыхалось размытыми светло-голубыми отсветами, будто живое. Андрей шел слева и чуть сзади, дав Кати полную свободу действий, исподволь оценивая ее практические навыки. Судя по всему, она имела некоторый опыт в подводном плавании, так как держала руки перед собой, и вытянувшись в струнку, мягко работала ногами, почти не сгибая их в коленях. Андрей был мастером спорта по скоростному подводному плаванию, и его всегда коробило, когда он видел, как бородатые дядьки с озабоченными лицами исполняли корявые танцы умирающей лягушки на фоне роскошных декораций тропических морей. Любой пловец знает, что при плавании в ластах руки лишь мешают движению. Кроме того, он терпеть не мог горе-ныряльщиков в запотевших масках, а также в масках, по глаза заполненных водой. Это были первые признаки непрофессионализма, который при соприкосновении с «ближним космосом» – морской глубиной – мог привести к непоправимым последствиям. Поэтому Андрей не изменил себе и в этот раз и, несмотря на недовольство и протесты, провел тестовые погружения и «ликбез» для всех французов без исключения. Кати в это время была на берегу и не попала под проверку, и теперь у Андрея была возможность приглядеться к ней получше, не раня ее самолюбие. Он обратил также внимание, что дышала она размеренно, хотя и несколько чаще, чем он сам, но за ней не тянулся непрерывный шлейф пузырей, по которому легко определить новичка, способного создать проблемы.