Евгений Сухов: Искупление вины

— Спасибо, Лев Федорович!

— Не благодари, — нахмурился майор. — К сожалению, я не добился того, на что рассчитывал. Ты достоин большего. Но не все в моей власти.

— Понимаю, Лев Федорович. — Аверьянов старался выглядеть бодро. В нем чувствовалась внутренняя сила. Не всякий может улыбаться, глядя прямо в черный зев суровой неизвестности. — Мне не страшно умереть, однажды уже такое со мной случилось. Мне просто страшно за Марусю и за семью.

— О Марусе не беспокойся, сделаю все, что обещал. Про нее никто ничего не узнает.

— Сколько у меня времени?

— Три дня. Секретов больше нет, ты можешь рассказать о себе всю правду Марусе. Так ей будет легче.

— Я понял, — согласился Михаил, — подберу подходящие слова. Можно мне идти?

— Иди! — произнес майор.

Попрощавшись, Аверьянов ушел. Оставшись в одиночестве, Волостнов достал папку с делом номер «В-144/39» и перевернул обложку. Некоторое время любовался красивым лицом Маруси, потом пролистал несколько страниц. Дело состояло из доносов о ее связи с Аверьяновым. Сплетни, грязь и ядовитая зависть к чужой любви. В личной жизни не было ничего такого, что могло бы заинтересовать органы НКВД. Обычная семья, каких множество. Вместе с тем в папке лежало нечто такое, что в одночасье может расколотить самое крепкое счастье.

Подержав папку в руках, словно пробуя ее на вес, майор подошел к пылающему камину и швырнул ее в полыхающие поленья. Огонь яростно растрепал страницы, а потом, испепелив их, успокоился и затих. Все! Больше нет дела Маруси Зотовой. Грязи тоже не осталось.

Живи, Маруся, счастливо, никто тебя не тронет.

Последние восемь месяцев он находился во Владимирском централе, ожидая своей участи. Суд по какой-то причине откладывался. От Маруси тоже не было никаких вестей. И это было самое тяжкое испытание. Ожидая худшего, Аверьянов практически не спал. Только в этот день удалось немного прикорнуть, но едва через решетки в камеру просочился тусклый свет, как он тотчас открыл глаза. Было где-то часа четыре утра. У него оставалось пару часов свободного времени, когда он предоставлен самому себе, а дальше все начнется по новой: тотальное недоверие следователей, изнуряющие допросы… Опять начнут копаться в его прошлом, расспрашивать, почему он не пустил себе пулю в лоб, зная о возможном пленении.

Когда же все это, наконец, закончится!

Неожиданно в двери заскрежетал ключ. Она с громким скрипом открылась, и в проеме предстал тучный сержант.

— На выход! — коротко скомандовал он.

В груди неприятно защемило: неужели это все?

Вот оно как бывает… Ждешь, надеешься, думаешь, наступит день, который принесет нечто такое, что изменит судьбу к лучшему. А в действительности через каких-то полчаса его ждет небытие, из которого не существует обратного хода.

— С вещами? — обронил Михаил, надеясь разговорить хмурого сержанта.

— Не понадобится.

Аверьянов вышел из камеры, заложив руки за спину. Сержант грохнул дверью и повернул ключ на два оборота.

— Пошел!

За несколько месяцев, проведенных в изоляторе, Михаил ни разу не слышал выстрелы, хотя был уверен, что расстреливают именно здесь. Скорее всего, приговор зачитывают где-то в подвале, оттуда выстрелов не услышать… Глушат метровые стены.

Он прошел несколько шагов, невольно приостановился у лестницы, которая уводила в подвал, ожидая команды, но начальственный голос строго скомандовал:

— Пошел вперед!

Значит, расстреливать будут где-то в другом месте. Тоже темном и глухом. «А может, все-таки на допрос? Мало ли чего? Ну, вот не спится следователю, и решил развлечь себя содержательной беседой с заключенным». Дальше по коридору еще одна лестница уводила на второй этаж, где обычно проходили допросы.

— Прямо! — скомандовал надзиратель.

— Куда меня? В другую тюрьму?

— К стене! — приказал надзиратель, не отвечая на вопрос.

Михаил привычно ткнулся лбом в шершавую прохладную поверхность стены. Поковырявшись в замочной скважине, надзиратель отомкнул дверь, выводящую наружу. С пустынной улицы ударил ветер, повеяло утренней прохладой.

— На выход!

С той стороны двери стояли два автоматчика — худощавые скуластые парни, один из них, тот, что повыше, скомандовал:

— К машине!

Впереди тарахтел грузовик с кузовом. Обычно именно в таком перевозят заключенных. У автомобиля стояли еще два солдата, автоматы держали небрежно, направив стволы в землю. Михаил подошел к грузовику и, не дожидаясь дальнейшей команды, по откинутой шаткой лестнице взобрался наверх. Холодное железо кузова было враждебным: источало страх всех тех людей, что в нем побывали.