Евгений Сухов - Искупление вины

— Не расстроюсь, кому-то и в провинции нужно служить, — сдержанно заметил Волостнов.

— Меркулов собирает под свое крыло всех людей, на которых он мог бы положиться. Что это за аппаратные игры, я не знаю и не хочу знать… Этот наш с тобой разговор забудь. Считай, что его не было. Как твой подопечный Аверьянов?

— С ним все в порядке. Живет со своей женщиной. Каждый день «под честное слово» ходит в спецкорпус отмечаться. — Предупреждая возможный вопрос, майор добавил: — Еще ни разу не подвел. К нему у меня претензий нет, а держать его в изоляторе тоже не имеет смысла, вдруг его захотят увидеть, послать связного? Тогда что? А так — наведут справки и узнают, что он живет с женщиной и ребятней уже давно, а не со вчерашнего дня.

— Лев Федорович, — недовольно покачал головой Тарасов, — погубит тебя когда-нибудь твоя доброта.

— Павел, я ведь не для всех добрый, — заметил Волостнов. — К диверсантам и шпионам я жесток. А вот к таким людям, как Аверьянов, отношусь с сочувствием. В чем его вина? В том, что он расстрелял все патроны во врагов и не оставил для себя последнего? Да таких, как он, сотни тысяч наберется! Никогда не поверю, что все они враги Советской власти и предатели.

— Не будем развивать эту тему, — помрачнев, сказал Тарасов, — слишком уж она острая. Так до многого можно договориться… Я тебе вот еще что хотел сказать, операция «Барин» свою задачу выполнила, и руководством принято решение ее закрыть.

— Не понимаю почему, — попытался возразить Волостнов. — Аверьянову удалось добиться невероятного — доверия Гемприх-Петергофа. А это много значит! И когда, казалось бы, можно его использовать как-то по-другому, операцию решили свернуть.

— Ничего не могу поделать, вопрос уже решенный. Это приказ! Дальше рисковать не имеет смысла, слишком многое поставлено на карту. Немцы ведь до сих пор используют данные, которые они получили благодаря операции «Барин». Представь себе такую ситуацию: вдруг они узнают, что все это время Аверьянов водил их за нос и радировал под диктовку русской военной контрразведки? Что тогда? Планы немецкого Генерального штаба, основанные на его данных, будут пересмотрены. Нам это не нужно! Так что выводи его из игры потихонечку, безо всякой спешки, чтобы не бросалось в глаза. Но сначала составь предварительный план, мы его посмотрим, а там вместе и решим.

— Когда его нужно сделать?

— Сегодня. В крайнем случае, завтра.

— Хорошо, напишу сегодня же.

— Уезжаю я завтра. Мне бы хотелось перед отъездом на него взглянуть, может, что-нибудь еще присоветую. Если он мне понравится, я его увезу с собой на утверждение.

Тарасов отбыл на следующий день.

Прибыв в Москву, он тотчас направился к первому заместителю комиссара, захватив с собой предварительный план, написанный Волостновым. Всеволод Меркулов, сделав несколько несущественных пометок, вернул его на следующий день со словами:

— Одобряю. Держитесь этого плана.

В этот же день Тарасов переслал резолюцию Волостнову. План вступал в силу.

Уже вечером Лев Федорович велел привести в кабинет Аверьянова. Когда Михаил присел на стул, он заговорил:

— Операцию «Барин» решили сворачивать. — Выждав паузу, добавил: — Аргументы, выдвинутые в пользу ее закрытия, весьма серьезные, и я с ними полностью согласен. Ты ничего не хочешь сказать?

Аверьянов сидел неподвижно, не выдав своего состояния даже бровью. Эмоциональную составляющую умел прятать, — качество настоящего разведчика. Неудивительно, что когда-то майор Гемприх-Петергоф остановился именно на нем.

— Раз надо, пусть так и будет, — пожал он плечами.

— Хороший ответ, — кивнул Лев Федорович, — впрочем, другого я от тебя и не ожидал. А собственная судьба тебя не интересует?

— Мне все понятно… Как только операция будет свернута, меня отправят в лагеря, — как-то равнодушно проговорил Михаил.

— Что поделаешь… Приговор оставили в силе. Пока ты работаешь у нас, заданием мы тебя обеспечим, а там что-нибудь придумаем. У тебя неплохо получается дешифровать. Вот этим и займешься!

— Хорошо, Лев Федорович, — выдавил из себя Аверьянов.

— Сколько мы отправили радиограмм?

— Четыреста девяносто шесть.

— Около пятисот, — в задумчивости протянул Волостнов. — Немало… Их тоже нужно будет как-то привести в порядок, систематизировать, сделать копии. А это еще несколько отчетов. Лучше тебя с этим делом никто не справится, да и почерк у тебя отменный! А еще на печатной машинке умеешь быстро набирать. Эта работа несколько месяцев займет! — Он вдруг широко улыбнулся: — А потом, глядишь, и война закончится.