Татьяна Рубцова - Поиски пропавшего без вести

Медина, мешая шумовкой в казане, доставала оттуда жаренные раздутые подушечки, кидала на ляган и бросала в казан новые комочки сладкого теста.

Андрей обхватил ее сзади за плечи, свободной рукой тянясь к лягану. Обжегшись, он сунул испачканные в масле пальцы в рот, сжал смеющуюся Медину крепче и потащил в рот ее сахарные губы, что были значительно холоднее.

— Осторожно, мой муж, — сквозь детский смех проговорила она. — Идите к молодой жене.

Она легонько оттолкнула его, придерживая, однако, второй рукой.

— Когда ты состаришься, — проговорил, оторвавшись, Андрей, оглядел кухню, взял закупоренную банку «колы», вскрыл ее и стал пить прямо из отверстия, обливаясь и захлебываясь пеной. И у него вдруг кольнуло сердце от воспоминания о брате. Он, словно глазами, увидел, как тот, еще мальчишкой, пьет вечную «колу», так же, из банки и захлебывается.

От неожиданности он поперхнулся, сильно закашлялся и, облившись, оторвался от банки.

— Аллах милостивый, милосердный, — Медина стала стучать мужа по спине, и тот с готовностью повернулся, задохнувшись до слез. — Кто-то вас плохо вспоминает, муж мой.

— Многие, — Андрей отдышался, вытер ладонью слезы и поставил банку на стол. — Что, Дадахон еще спит?

— На его половине тихо, — Медина снова повернулась к плите, торопливо мешая надувшиеся шарики.

— Пойду, посмотрю.

Андрей вышел.

Его покровитель, и теперь — родственник, напившись вчера, остался у него ночевать и, видимо, уже проснулся, потому что за закрытой дверью Андрей услышал какое-то движение. Дом у него был не бедный, даже в коридорах, на деревянном полу были постелены ковровые дорожки, и он, волоча ноги в шлепанцах, споткнулся, запутавшись в их крае. Стены и потолок в его доме украшала лепка с национальным орнаментом, вид которой уже надоел ему до чертиков. В который раз матюгнувшись на нее, он наконец постучал в дорогую резную дверь, скорее предупреждая, чем спрашивая разрешения войти. Там внутри что-то ответили, и Андрей распахнул дверь, как всегда, небрежный в движениях.

— Доброе утро, отец, — сказал он, глядя, как мужчина на койке зевает и чешется.

— Утро доброе, сынок, — привставая и обнимаясь с Андреем, ответил Дадахон. Снова сем на койку, он вздохнул. — Мы пропустили утреннюю молитву.

Дадахон говорил с Андреем по-арабски, гордясь тем, что жил какое-то время в Палестине и воевал с израильтянами.

— После вчерашнего-то…

— Да, богу было угодно, чтобы мы веселились.

— Да уж. До сих пор голова гудит.

— Присядь, сынок.

Андрей сел в кресло напротив и в который раз подумал, до чего же этот человек похож на обыкновенного тюремного пахана.

— Аллах отнял у меня трех сыновей, чтобы дать мне четвертого — тебя, — проговорил тот, садясь на койке. — И я люблю тебя полным сердцем. Ты стал частью моей печени.

Он был очень смуглый, с монголоидными, припухшими веками, скрывающими тусклые покрасневшие глаза, толстый, лысеющий и седеющий. Усы и борода его приобрели сивый цвет.

Андрей сам не брился, когда жил дома и старался во всем подражать местным.

— И мне жаль говорить тебе неприятное.

— Что еще?

Дадахон улыбнулся на его реплику.

— Ты должен поехать в Порт-Саид. Прямо сегодня. Самолет в 12 часов дня. Там купишь у Ирландца партию по договору и отвезешь в Газу. Шейх платит вдвое. Я понимаю, сынок, у тебя произошло такое событие.

— Я поеду, Дадахон.

— Вот за это я и люблю тебя, сынок. Только будь осторожнее. Евреи прочесывают внешние воды.

— Выкручусь.

— Сохрани тебя бог.

Андрей кивнул и улыбнулся.

— Пошел бриться?

— Да, конечно. Ты должен выглядеть европейцем.

— Господин Рутсон? Государство Силенд? Проходите. Все хорошо. Все в порядке.

— Никитины? Муж и жена? Вот ваша каюта, — стюард, отлично говоривший по-русски, показал на белую дверь и стал отпирать внутренний замок. — А вот ключ, — рука в белой перчатке протянула небольшой блестящий ключ с пластиковой биркой. — Через полчаса ужин. Закажите в каюту или подниметесь в ресторан?

— А, Ольга? — Никитин посмотрел на жену.

— Может в ресторан?

— Ребята?

Олег с Мариной, стоявшие за ними, переглянулись.

— Ну… — Марина не сводила глаз с Олега, а тот смотрел на нее, поддерживая за талию. — Я не знаю. — Все теперь смотрели только на нее. — Можно и в ресторан.

— Значит — в ресторан, — Никитин посмотрел на стюарда.

— Хорошо. Столик на четверых, я полагаю? Распорядок вы найдете в каюте.

Никитины: Константин Григорьевич и Ольга, вошли в свою каюту. А стюард повел Олега и Марину к следующей двери.