Сергей Гайдуков - Последний свидетель

— Я бы, наверное, тоже, — сказал Бондарев.

— Мне нужен был повод. Просто повод. Чтобы эти люди попали в поле зрения Конторы. И они попадали. Теперь уже все шестеро попали. Шустров был последним, шестым.

— Понятно, — сказал Бондарев.

— Поэтому я приказал не брать его живым. Поэтому я вытащил тебя из президентского дворца. Поэтому ты действовал один и без поддержки — чтобы в Конторе не знали. Тебе я, по крайней мере, могу объяснить свои мотивы. И ты, наверное, сможешь их понять. А вот поймут ли меня на Чердаке...

— Я думаю, они бы поняли, — предположил Бондарев.

— Кто знает? Эти шестеро... Быть может, они были не такими уж плохими людьми. Не такими уж опасными, чтобы бросаться по их следу. Этот твой Шустров...

— Шустров? С Шустровым все было правильно. Он заслуживал то, что получил.

— Да? — Директор посмотрел на Бондарева снизу вверх. — Может, и так. Ведь при Крестинском в такие подразделения отбирали особых людей, с повышенной моральной гибкостью. Чтобы могли исполнить любой приказ. Подразделения потом расформировали, а люди-то остались... — Директор вздохнул. — Люди...

Бондарев стоял с «ремингтоном» в руке, глядя, как исчезает где-то там, внизу, тело Шустрова, чувствуя обычную в таких ситуациях усталость и опустошенность. Он выполнил свою миссию. И на некоторое время перестал осознавать смысл своих действий, прошлых и будущих.

Наташа смотрела на свою ногу, которую еще недавно сжимали мертвые пальцы, и дрожала. Ей казалось, что на коже еще видны отпечатки от пальцев Шустрова, которые так судорожно впились ей в ногу на несколько последних секунд...

А потом она увидела сумку. Синяя спортивная сумка, брошенная Шустровым в своего противника, ударилась о камень, отлетела назад, на песок, и теперь медленно сползала по наклонной вниз.

Наташу вдруг охватило сильнейшее желание броситься к ней, превозмогая боль, превозмогая страх... Она даже протянула руку с растопыренными пальцами в том направлении. Но не больше. Словно стеклянная стена отделила ее от сумки — Наташа не видела эту стену, но она знала, что такая стена есть. И даже не стоит пытаться ее пробить.

Завороженно и в то же время с абсолютным спокойствием следила она за скольжением сумки по наклонной плоскости, все ниже, ниже...

— Ты можешь встать? — услышала она.

— Я?

— Разве здесь есть еще кто-то? — улыбнулся Бондарев. — Так что?

— Попробую... — Со второй попытки она встала. Бондарев протащил ее через проход, потом взвалил на правое плечо и медленно, трудно, но непреклонно стал выбираться наверх.

Когда они добрались до джипа, солнце садилось. Бондарев неприязненно смотрел в его сторону. Он подумал, что это, должно быть, местный жестокий бог, требующий кровавых подношений. Таковых достаточно было сегодня, поэтому солнце на некоторое время покидало небосклон. Чтобы завтра вернуться и потребовать новую кровавую дань.

Бондарев положил девушку на заднее сиденье. Наташа держала ладони на повязке, сквозь которую пробивалась боль, и думала о том, что путь домой есть самый лучший из всех путей.

«Крайслер» медленно тронулся, и вскоре Бондареву пришлось включить фары, чтобы освещать себе путь. Солнце ушло.

— Как вас зовут? — вдруг спросила сзади Наташа.

— Бондарев, — ответил Бондарев.

— А имя?

— Просто Бондарев, — ответил он и, морщась от боли, вытянул левой рукой из кармана рацию. Надо было оповестить всех, что он возвращается.

Часы показывали неизменные двадцать один пятьдесят три, когда Директор вступил в один из трех подземных коридоров, что вели в Зал. Телохранитель остался позади, и Директор продолжил свой путь в одиночестве.

Сканер опознал рисунок сетчатки, Директор отстучал на панели набор из семи цифр и подождал, пока дверь неторопливо и солидно отъедет в сторону. Потом он вошел в Зал Трех — так же как входил сюда несколько десятков раз до этого. Все трое были в сборе.

— Итак, — сказал Президент. — Сегодня надо рассмотреть текущие вопросы...

Прошло около получаса, прежде чем министр внутренних дел смог задать интересующий его вопрос.

— Я вас не слишком обрадую, — сухо сказал Директор. — Объект нейтрализован, взять живым не удалось. Мне очень жаль, но на этот раз обстоятельства оказались сильнее нас.

— Н-да, — сказал министр без энтузиазма. — Действительно жаль... Хотелось бы понять, какие недостатки в воспитательной работе могли породить такие отклонения... Как вы понимаете, подобные случаи совершенно не характерны для нашей системы.