Сергей Гайдуков - Последний свидетель

Малыш вовсе не собирался стрелять в девушку. Он был солидный женатый человек, в чем недавно признавался майору. Он просто очень нервничал. У него болели обожженные нога и бедро. Малыш медленно и упрямо ковылял по следу «Крайслера», держа в опущенной руке «вальтер».

Сначала он нашел сам «Крайслер» и двух незнакомых ментов возле машины. Менты были мертвые, и это настроило его на оптимистический лад.

Потом он услышал крики, выстрел из «ремингтона» и зашагал под уклон, к центру раскопа. Несмотря на свою детскую физиономию, Малыш уже миновал тридцатилетний рубеж, поэтому он плохо помнил то, что рассказывала ему бабушка Айслу про затерянный в песках Город Мертвых. Что-то безусловно скверное было связано с этим Городом, иначе бы название у него было другое.

Но сейчас не время было ворошить старушечьи россказни. Малыш был последним из четверых воинов клана Сарыбая, и у его хозяина он оставался единственной надеждой. Он не хотел подводить своего хозяина и упрямо шел вперед и вниз.

Потом он услышал голоса — мужской и женский — за рядом камней, отделявших Последний круг от остального Города.

Малыш многого не помнил из бабушкиных рассказов, но то, что скверное в Городе связано именно с Последним кругом, — это засело в его круглой головке основательно. И он не собирался соваться туда. Он сел на песок и принялся ждать.

Малыш сидел, скрестив ноги и положив руку с пистолетом на сгиб левой руки. И он дождался. Как только в проходе показался силуэт, Малыш нажал на курок, и силуэт исчез.

Мягко вскочив на ноги, Малыш проскользнул в проход, ожидая увидеть синюю сумку где-то рядом. Вместо этого он увидел вспышку, плечо оказалось расплющенным и разорванным, пистолет выпал из руки, и все тело Малыша стало клониться к земле.

— Ах ты, пинчер карликовый, — ласково сказал Шустров. — Какой же ты живучий. Был.

Он схватил Малыша за горло, оторвал от земли и швырнул вниз, в центр песочной воронки. Тело приземлилось беззвучно, словно песок был кислотой, мгновенно растворяющей плоть.

Шустров со вздохом посмотрел на сидящую у камня Наташу. Она держала обе ладони скрещенными на ране в боку, словно этот жест мог излечить ее.

— Понимаешь, — сказал Михаил, — теперь мне нет смысла тащить тебя наверх. Ты не выдержишь. Не дотерпишь. Будешь долго болеть, а потом ты все равно умрешь. Вот так.

— Что же делать? — отчаянно спросила Наташа. — Я же не могу тут умереть!

— Почему? — удивился Шустров. — Все могут, а ты не можешь?

Она хотела ему рассказать о том, что ей всего шестнадцать, что ей остался лишь год школы, что ее ждет нечто прекрасное впереди, что у нее есть парень, что у нее есть подруги... Это оказалось так много, что она не сумела даже начать описывать неописуемую по своим масштабам причину не умирать.

— У меня был один знакомый, — сказал Шустров. — С ним тоже случилась такая история. Единственное, что я мог для него сделать, — это чтобы он меньше страдал... Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — сказал кто-то в ответ. И этот «кто-то» не был Наташей Селивановой.

Директор выпрямился и сделал шаг назад.

— Вот теперь совсем всё, — сказал он, глядя на могилу.

— С кем это вы разговариваете? — поинтересовался Бондарев. — Там ведь всего лишь немного пепла. И еще часы. Все, что осталось от Воробья.

— Это я сам с собой разговариваю, — обернулся Директор. — И сам себе говорю, что за Воробья мы сквитались. Акмаль свое получил. Этот долг оплачен.

— Уже три месяца как оплачен, — уточнил Бондарев и поежился: после своих азиатских похождений он никак не мог привыкнуть к московской погоде. Ему было холодно, но этот дискомфорт уравновешивался иным московским достоинством — здешнее неяркое солнце совсем не походило на багрового кровожадного монстра, который висел над ним в степи. Здесь, в Москве, были другие боги, и им приносили иные жертвы.

— Вы мне ничего не хотите сказать? — поинтересовался Бондарев. — Прояснить кое-какие вопросы...

— Например? — неохотно отозвался Директор, отходя от могилы Воробья.

— Какого хрена я мотался один по этим степям?! Никакой поддержки... И еще я так понимаю, в Конторе никто не в курсе этой истории. Там думают, что я все это время охранял своего любимого президента.

— Я же тебе сразу сказал, что этим подвигом ты не сможешь хвастаться...

— Это не подвиг, это... — Бондарев на миг замолчал, пытаясь найти подходящее слово. — Это хренотень какая-то. Почему меня выдернули с моей хлебной должности и отправили в какую-то глушь? Почему я там оказался один, поддержки от наших не получил, а под конец вообще стало невозможно с кем-то связаться? Почему этот парень не нужен был живым? Не то чтобы у меня было полно возможностей взять его живым...