Андрей Дышев - Моя любимая дура

– Эй, дружбан, щелкни нас напоследок!

Я поднял голову. Загораживая собой солнце, рядом стояли два экстремала, похожие на черных манекенов из магазина спортивной одежды. Оба в широченных штанах, футболках с короткими рукавами, нелепых шапочках с рожками, в солнцезащитных очках с перламутровыми стеклами, в высоких, с раструбами, кевларовых перчатках, достающих почти до локтя. За спинами они держали малиновые сноуборды. Мне протянули фотоаппарат.

Счастлив тот, кто распоряжается только своей судьбой. От парней веяло какой-то недосягаемой для меня жизнью, легкой, пустой, похожей на разноцветное конфетти в момент их феерического вылета из хлопушки. Я сфотографировал экстремалов на площадке. Тогда они попросили меня перейти на противоположный склон. Там они стали позировать у большого щита с надписью: «ЛАВИНООПАСНЫЙ УЧАСТОК! СПУСК НА ЛЫЖАХ ИЛИ СНОУБОРДАХ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН! ЭТО КРАЙНЕ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!« Показывали объективу язык, вскидывали вверх средний палец, поднимали свои малиновые доски, как штанги, над головой и при этом пронзительно кричали: «Вау!», «У-у-йу!», «Йе-ессс!», словно фотопленка была способна запечатлеть и звуки тоже.

– Спасибочки! – сказал один из парней, в то время как его друг принялся пристегивать ботинки к креплениям.

Они собирались спуститься отсюда на сноубордах, в этом самом месте, где «крайне опасно для жизни». Интересная идея. Я посмотрел вниз, где под волнообразным карнизом начинался крутой обрыв, а за ним трещины, ямы, взлеты и обширная, сверкающая нетронутым снегом долина с крохотными шпильками опор канатной дороги.

– Это трудно? – спросил я.

– Что трудно? – обернулись парни.

– Спуститься на сноуборде?

Парни переглянулись, словно мысленно спрашивали друг у друга: тебе трудно? а тебе?

– Ерунда, – сказал тот, у которого в кармане лежал фотоаппарат. – Лично меня эта гора уже не продирает. Вот если на Ушбу с вертолета высадиться…

– Да, Ушба – это другое дело, – согласился его друг. – Там адреналин может по ногам потечь.

– А почему никто не катается на противоположном склоне? – не отставал я, кивая на площадку, где только что познал глубину своего отчаяния. – Слишком круто?

– Склон как склон, – пожал плечами первый экстремал. – И не очень-то он и крутой. На Ушбе круче.

– Крутизна здесь ни при чем, – добавил второй экстремал и сплюнул под ноги. Ему уже надоело болтать, он хотел быстрее сигануть с карниза, чтобы затем подняться сюда на подъемнике и сигануть еще раз, а потом еще и еще. – Спуститься по тому склону нетрудно. Вопрос в том, как потом подняться? Канатки ведь там нет. А давать пешкодрала с доской на горбу замучаешься.

Последние слова он произнес, уже повернувшись ко мне спиной. Я провожал их глазами. Дойдя до карниза, парни встали на его край, пристегнули к ботинкам доски, одновременно завопили, привлекая к себе внимание всех, кто находился на вершине, и прыгнули вниз. Увидел я их снова только спустя минуту: две маленькие точки, удаленные от меня на несколько километров, стремительно неслись по снежной лощине, оставляя за собой туманно-белые шлейфы, словно кометы. Восторженных воплей уже не было слышно.

– Кирилл, я хотел бы с вами поговорить…

Я обернулся на голос, почти не сомневаясь в том, кого сейчас увижу. Темная невзрачная куртка, большие непроницаемые очки, черная бандана, туго стягивающая голову чуть выше бровей. Мураш.

Он протянул мне руку.

– Антон, тебе еще не надоело шпионить за мной?

Я не стал больше любоваться фигурками двух отчаянных парней, похожих на капли томатного сока, скользящие по белой стене, и отошел от края обрыва. Не хотелось при Мураше проявлять любопытство к райдерам и выказывать восторг от возможностей сноуборда.

– У меня нет выхода, – ответил Мураш, не давая мне пройти к станции. – Только вы можете показать мне место, где погиб мой отец… Но сейчас… сейчас я хочу поговорить с вами о другом… Вы очень рискуете. Вы даже не представляете себе, какой опасности подвергаете свою жизнь.

Я глянул на Мураша с искренним любопытством и даже весело.

– Ты о чем, дружище? О какой опасности ты говоришь?

– Вы знаете о какой, – уклончиво ответил Мураш.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

Я обошел его и неторопливо направился к станции. Не выпить ли горячего глинтвейна? Лучшего напитка здесь не придумаешь. Вино разогревает грудь, выстуженную ледяным дыханием гор, а пряности наполняют лишенный запахов высокогорный воздух ароматом цветов.