Барри Эйслер - Солнце для Джона Рейна

Со станции я шел по неширокой эспланаде параллельно бухте. В отличие от Токио в Йокосуке пасмурно. Холодный ветер доносит соленый запах моря. Да, недолго меня радовала погода.

Море такое же мрачное, как небо. На деревянных мостках я остановился, глядя на темные громады американских военных кораблей. На другом берегу бухты мирные холмы, ослепительно-зеленые на всеобщем сером фоне. Похоже, американцы не очень аккуратны: прилив пригнал к берегу пустые бутылки, пачки сигарет, пластиковые пакеты. Больше всего они похожи на полудохлых медуз.

Бухта напомнила мне Йокогаму. Там находился католический храм, и каждое воскресенье мама водила меня на службу. Мечтала вырастить примерного католика! Мы ехали со станции Сибуйя целый час на поезде. Сейчас это же расстояние покрывается минут за двадцать.

На протяжении всей поездки мама держала меня за руку и, можно сказать, уводила от отцовского неудовольствия. Церковь действительно производит неизгладимое впечатление: запах старых книг, неудобные жесткие скамьи, холодные глаза ангелов и зловещее эхо литургии. Особый смысл происходящему придавало то, что католицизм я воспринимал сквозь призму другой культуры и понимал, что папе все это не нравится.

Говорят, западная культура основана на чувстве вины, а японская — на стыде. Разница состоит в том, что чувство вины, по сути, эмоция, внутреннее переживание, а стыд возникает под влиянием извне.

Как выросший на стыке двух культур человек, могу сказать, что на самом деле особой разницы нет. Чувство вины чаще всего возникает в одиночестве, если некому стыдить. Когда всем все равно, когда некому любить, карать и ненавидеть, человек обращается к Богу. Пара добрых поступков, исповедь, и бывший грешник превращается в праведника.

Послышался хруст гравия, и, обернувшись, я увидел три черных седана, затормозивших всего в нескольких метрах от меня. Из первого вышли двое. Белые. Значит, Хольцер.

Вторая и третья машины остановились справа и слева от первой. За спиной серая вода бухты. Значит, меня окружили. Один за другим из седанов выходили плечистые ребята, в руках у них автоматы.

— Садись! — прорычал тот, что стоял ближе всех, махнув автоматом.

— Что-то не очень хочется, — невозмутимо сказал я. Если хотят убить, помогать не стану.

Шестеро окружили меня полукругом. Если подойдут ближе, смогу прорваться и взять кого-нибудь из них в заложники. Стрелять не будут: неизвестно ведь, в кого попадет пуля-дура.

Что-то «мальчики» не приближаются. Наверное, получили соответствующие инструкции. В руках одного мелькнул электрошокер. Значит, меня хотят не убить, а просто вывести из строя. Разгадав коварный замысел, я бросился к парню, стоящему поближе. Поздно, слишком поздно... Раздался треск — и мощный разряд превратил мое тело в безвольный манекен. Я попытался оттолкнуть электрошокер, но ватные руки не слушались.

Похоже, эти парни — садисты: давно могли бы убрать электрошокер. Нет, им нравится смотреть, как я дергаюсь, точно попавший на крючок карась. Наконец мучение кончилось, однако тело оставалось ватным, даже дышать было трудно. Воспользовавшись моим бессилием, киллеры тщательно меня ощупали снизу доверху: ноги, бедра, спину. Расстегнув пиджак, они вытащили из кобуры пистолет и на этом осмотр закончили. Очень непрофессиональный подход: нашли «пушку» и успокоились! Хотя мне так даже лучше: гранату-то не обнаружили!

Сбив с ног, парни надели мне наручники, а на голову — темный чулок. Все ощущения сконцентрировались на слухе и осязании. Меня поднимают и, словно куль с мукой, бросают на пол какой-то машины. Вот «мальчики» захлопнули двери и завели машину.

Ехали недолго, меньше пяти минут. Судя по скорости и отсутствию поворотов, мы по-прежнему на шоссе номер 16, но уже за территорией военно-морской базы. Парни не особо пинались, и я смог немного размять онемевшие конечности. Кажется, чувствительность возвращается, но от долгого воздействия тока меня сильно тошнило.

Седан затормозил, свернул направо, и послышался скрип гравия. Буквально через секунду мы остановились. Открылись двери, и кто-то сильный, схватив меня за лодыжки, вытащил из машины. Голова ударилась оземь, перед глазами заплясали яркие искры.

Сильные и совершенно невидимые мучители поставили меня на ноги и толкнули вперед. Судя по звуку шагов, я взят в плотные тиски. Ступеньки. Значит, мы заходим в дом. Открылась и с металлическим лязгом захлопнулась какая-то дверь. Получив тычок в спину, я полетел в кресло. И тут с меня сорвали капюшон.