Михаил Серегин - Крестом и стволом

А через два дня весь базар обсуждал только одно событие – изуверскую расправу над Серегой Путининым. Толстенную железную дверь квартиры местного наркодилера в нескольких местах прихватили автогеном… Бедолага в это время сидел дома и прекрасно слышал шипение газа за дверями, но подумал, что это меняют соседний стояк, а когда к нему пришли за товаром и Серега попытался открыть дверь, оказалось, что он и два его кореша находятся под «домашним арестом».

Дело было в обеденный перерыв, и отлучившиеся из подъезда «на минутку» два полупьяных слесаря ЖЭКа так и не смогли потом объяснить своему начальству, ни кто это сделал, ни как они додумались бросить в подъезде драгоценные кислородные шланги без присмотра.

Когда отец Василий услышал эту новость, он схватился за голову: его предложение «подумать головой» было воспринято бабой Таней совершенно своеобразно. «Вот так они и слово божие понимают! – опечалился священник. – Написано одно, а люди совсем другое видят». А, в общем, в этой истории дух Усть-Кудеяра восторжествовал абсолютно. Поступить по закону и «вложить» недруга ментам вроде как не по-людски, а заварить ему дверь или нацарапать гвоздем на капоте дорогой иномарки нецензурное слово – это ничего, нормально.

Отец Василий как раз закончил утреннее богослужение и зашел к Тамаре Николаевне спросить насчет платежей «Теплосетям» за врезку, когда зазвонил телефон.

– Батюшка? – раздался в трубке голос Ковалева.

– Слушаю вас, Павел Александрович, – мгновенно насторожился священник. Ничего хорошего он от Ковалева не ждал.

– Нам бы с вами поговорить надо, – вздохнул в трубку Ковалев.

– Хотите разговаривать, вызывайте повесткой, – официальным тоном предложил священник.

– Не надо со мной так, отец Василий, – кисло отозвался из трубки Ковалев. – Если бы я хотел учинить вам допрос, не постеснялся бы и повестку прислать. Вы это знаете. Но я хочу просто поговорить.

– О чем? О погибшем от рук ваших людей Тохтарове?

– И о Марате Ибрагимовиче тоже, – спокойно сказал Ковалев. – Я его, кстати, очень уважал и не меньше вашего скорблю о потере. Ну так как?

– Я не вижу смысла с вами встречаться, – отрезал священник. – Ваша жизненная позиция для меня давно не секрет, моя для вас тоже тайны не представляет. Что из пустого в порожнее переливать?

– А вы не допускаете мысли, что я не все могу сказать по телефону или в присутствии посторонних людей? – не без доли раздражения спросил Ковалев. – Знаете, батюшка, вы, конечно, правы насчет жизненной позиции: я действительно не могу согласиться с тем, что вы, можно сказать, духовный лидер Усть-Кудеяра, вытворяли в городе последнее время. Но я хочу, чтобы между нами не осталось недоразумений. Неужели вы любите недоразумения?

– Нет, не люблю.

– Так давайте их вместе рассмотрим и уберем! Что вы от этого потеряете? Кроме иллюзий, конечно.

– Ладно, – решительно, только для того, чтобы избавиться от гнетущего чувства недосказанности, отрезал отец Василий. – Приходите в храм, здесь и поговорим.

Слышно было, как Ковалев тихо засмеялся.

– Ну уж нет, – сказал главный мент города. – Если не у меня, то и не у вас. Как насчет шашлычной? Недалеко от вашего дома… Там еще «ара» хозяин…

Отец Василий похолодел. Ситуация складывалась совершенно мистическая. Именно в этой шашлычной состоялся его последний разговор с Парфеном, а вскоре главный бандит города трагически погиб.

– Идет, – вздохнул он. – В шашлычной так в шашлычной.

– Тогда до вечера. В девять я вас там жду.

Священник положил трубку и тяжело опустился на стул. Он прекрасно понимал, о чем пойдет разговор. Ковалев будет просить, чтобы священник перестал давать показания против него и поверил наконец, что никто в смерти Тохтарова не повинен. И, уж конечно, Ковалев не подумает раскаяться ни в одном из своих смертных грехов, и реальный духовный результат переговоров окажется равным нулю.

Почему-то в последнее время все так и шло. Отец Василий мог иметь несколько десятков бесед в день, но каждый раз видел, что подвижки к лучшему происходят у единиц. Людей живо интересовало соблюдение формальной, обрядовой стороны церковной практики, и лишь единицы действительно шли к тому, чтобы проникнуться духом православия. Это несказанно печалило священника, но именно такова была реальная жизнь его родного Усть-Кудеяра.

Дверь заскрипела, и в проеме появилась всклокоченная голова диакона Алексия.