Михаил Серегин - Танец гюрзы (Сборник)

– Вы – киллер, – коротко проговорил Януарий Николаевич. – Вы зарабатываете себе деньги на существование тем, что отпеваете в храме людей, которых сами же и убиваете. Как мне сказали только что, именно вы служили на похоронах господина Сафонова, которого застрелили потрясающим выстрелом с дистанции в полтора километра. Да что говорить… вы сегодня замечательно продемонстрировали, как можете стрелять. А ведь перед этим вы, как говорится, приняли на грудь столько, что с лихвой хватило подохнуть пяти американцам.

Фокин выпучил глаза.

– Вы знаете, – наконец произнес он, – в фильме про неуловимых мстителей есть такой милый эпизод: летит самолет, а этот цыган, который у них там был, и говорит… типа что это такое? А ему отвечают: а это беляк. Вот и мне тоже кажется: может, допился… может, беляк начался?

– Едва ли. По-моему, белая горячка вам вообще не грозит. Такая уж у вас конституция.

– Общество «Память»… русский террор… вешай жидов и Россию спасай, – бессмысленно пробубнил Афанасий. – Да вы что тут, все с ума посходили, что ли? Может, вы скажете, что и Маркова убил я? Подложил, понимаете ли, мину, и шарррах! А перед этим, разумеется, стырил в бункере пару кило взрывчатки с единовременным убиением двух китобоевских парней… А? Ведь это примерно то же самое, что обвинять меня в том, что я этот… Робин, а? Да нет… какой еще… этот самый… я скорее отец Тук.

– Что он несет? – впервые за все время разговора подал голос Маркелов. – Отец Тук… что за ересь?

Неожиданно Алиса приблизилась к Фокину и, глядя ему в самое лицо, негромко, но очень внятно произнесла:

– Афанасий… ты что, в самом деле был киллером «Капеллы»?

Тот не успел ничего ответить, но по тому, как дернулось его лицо, молодая женщина поняла: был. Убивал…

Она повернулась к Шепелеву и проговорила:

– Вы выдадите его мне?

– Согласно договоренности.

– Вот и прекрасно, – холодно отозвалась Алиса. – Тогда дайте мне возможность остаться с ним наедине. Я не говорю – сейчас, я подразумеваю – в ближайшее время.

Шепелев переглянулся с одним из своих людей и наконец повернулся к Смоленцевой.

– Вы хотите решить свои проблемы прямо сейчас? Здесь, в этом доме?

– Да, – твердо проговорила Алиса.

Януарий Николаевич задумчиво покачал головой и отвернулся к окну, вероятно, размышляя над тем, какой же ответ дать Алисе…

– Вероятно, я продолжаю что-то недопонимать, – вмешался Фокин, которого снова начало шатать, как только он ослабил самоконтроль. – Не знаю, что уж вы там темните, но только могу вам как на духу… в общем, я не убивал никакого Сафонова. Не знаю, откуда вам известны подробности моей личной биографии, но я не тот, кого вы ищете. Это уж как бог свят…

Алиса резко переменилась в лице.

– Подробности твоей личной биографии? – воскликнула она. – Подробности твоей личной биографии? А ты сам не можешь вычленить из всей своей занимательной и обширной жизни один маленький, незаметный… будничный, я бы сказала даже, эпизод… Это было двадцать девятого сентября девяносто третьего года. Конечно, ты даже не помнишь этот день. А вот я… я – помню. В этот день убили моих отца и мать. Их предал человек, которому они доверяли, как себе, и которого я считала своим лучшим другом. Человек, которого нашли мертвым в какой-то грязной канаве.

– Двадцать девятого сентября девяносто третьего года? – пробормотал Фокин. – Позвольте… но ведь в этот день… в этот день…

И в его памяти неумолимо, как труп утопленника на поверхность разлившейся бурной реки, всплыли негромкие, размеренные слова, сказанные совсем недавно вот такой же тихой майской ночью: -…и вот этот парень, который валяется тут перед нами, – это Артур, шофер и личный телохранитель Бжезинского Владимира Казимировича, убитого двадцать девятого сентября девяносто третьего года в собственной квартире. Пять лет… да, прошло почти пять лет.

Фокин упорно не мог вспомнить, кто произнес эти еще недавно такие малозначащие, а теперь, быть может, определяющие и в его, Афанасия, жизни, и в жизни этой хрупкой молодой женщины с искаженным от гнева и боли лицом и лихорадочно сверкающими глазами слова.

И тут ответ пришел. Свалился, как острие гильотины на голову осужденного. Как же так он мог забыть! И сколько же надо выпить, чтоб из памяти хоть на мгновение ушли эти короткие слова: Робин. Стрелец. Два кодовых имени его лучшего друга.

Владимира Свиридова.

И это именно Володька сказал о смерти Бжезинского тогда, на стройке. Афанасий был феерически, раблезиански пьян, но он помнит, как он хотел спросить у Свиридова: а кто, собственно, отработал Бжезинского и его жену? – но слова буквально застыли на его губах.