Андрей Константинов - Мусорщик

Лена вошла, шурша длинным серебристым плащом, обдав тонким ароматом духов. Запах был знакомый. Когда-то он кружил Обнорскому голову, почти что сводил с ума.

Плащ шуршал, Лена что-то говорила, но Обнорский не слушал… «Что вам всем от меня надо? Что вы творите? Зачем?»

— …семикомнатная. С видом на Мойку. Представляешь?

— Что? — спросил он.

— Ты меня не слушаешь, Андрей. Я говорю: огромная квартира. Семикомнатная, с видом на Мойку.

— Зачем ты здесь, Лена? — спросил он.

Она посмотрела изумленно, потом улыбнулась:

— А-а, ты же выпил… Я, кстати, тоже хочу. Холодно у вас, в Питере… Я приехала в право наследства вступать, Андрюша. Дедушка мой умер. Академик. Завещал мне квартиру. Семиком…

— Поздравляю, — механически произнес Обнорский.

— Ты… ты ждешь кого-то? Я некстати?

«…Ты появилась некстати еще тоща, в самолете на Аден. Но я этого не знал. Я был еще мальчишка. Щенок. Салага. Я не знал, какую роль ты сыграешь в моей жизни…»

— Проходи. Ты, кажется, выпить хотела?

— Ага… я, кстати, привезла бутылку виски. — Лена щелкнула замком сумочки, достала плоскую склянку «баллантайн».

— С клофелином? — спросил Обнорский.

— Что?

— Нет, ничего… глупая шутка. А вот насчет закусить у меня, знаешь ли, не особо.

— Не беда, — сказала Лена шепотом… горячим шепотом, и Андрей ощутил ее губы на шее. Он замер с бокалами в руках.

— Не беда, — шептала Лена, прижимаясь к нему сзади…

Беда. Беда! Беда! Мираж над дальней, полузанесенной песком полосой Аденского аэропорта… Выстрел в затылок — не беда… «И сейчас ее дерешь, Андрюша?»

Обнорский поставил бокалы на холодильник, ловко, вспомнив дзюдоистское прошлое, «перекатил» Лену вперед, положил грудью на стол… Затрещала «молния» на юбке. Шелково скользнули вниз трусы.

— Ах! — сказала Лена… не беда. — («Расскажи, как ты ее буришь?») — А-а-а-ах!

Грубо, Екатерина Дмитриевна. Цинично и грубо. На кухонном столе. Почти насилуя. Прикладываясь «в процессе» к бутылке виски. Испытывая удовольствие от циничности и непристойности ситуевины… Вот так, Екатерина Дмитриевна!

— А-а-а-а-х!

…Моросил дождь из тусклого оловянного неба, трепетали крылья случайно залетевшей бабочки, растекался аромат густого, темно-коричневого виски.

— Молнию ты порвал, Обнорский, — сказала Лена, — пропала юбка.

— Без юбки ты тоже нормально выглядишь.

— О! Это комплимент?

— Нет, констатация факта.

— Черт с ней, с юбкой… а если я забеременею?

— М-м…

— Что — «м-м»? Возьмешь меня замуж, Обнорский? Я ведь теперь девушка с приданым.

— Да, я помню. Семикомнатная квартира академика Ратникова. С видом на Мойку.

— Это не ответ, Андрюша. Обнорский сделал глоток виски.

— Нет, Лена. Я не возьму тебя замуж.

— Почему?

— Я не люблю тебя, Лена.

— Это… это не главное, Андрюша. Я тебе верной буду. Я тебе мальчика рожу… и девочку… И… А хочешь, мы эту квартиру под агентство пустим?

— Под агентство? — спросил Обнорский, глядя, как бабочка порхает под абажуром…

— Под агентство… там места полно. Огромная квартира, метров сто пятьдесят или даже больше. Гараж во дворе, «волга» дедова. Я бы у тебя секретарем стала… а, Обнорский?

— Нет, Лена.

— Но почему?

Бабочка опустилась на стол, на лист бумаги со штатным расписанием несуществующего Агентства журналистских расследований.

— Потому что мне не нравится вид на Мойку.

— Ты… уверен? — спросила Лена тихо.

— Да, — ответил он, — уверен.

— Жаль, — сказала она, выпила виски и раздавила донышком бокала бабочку.

— Зачем ты бабочку убила?

— Действительно… лучше бы я…

— Что?

— Лучше бы я убила тебя, Обнорский, — сказала Лена и поднялась. — Ночевать оставишь?

— Нет.

— Ну и х… с тобой.

Лена вышла в прихожую, надела плащ. Обнорский налил себе виски. Лязгнул замок, Ратникова вышла на площадку.

— Эй! Юбку забыла.

— А я еще вернусь, — сказала она с издевкой. — Ты от меня не убежишь. Я еще у тебя работать буду. Я, между прочим, ценный кадр, пользы могу принести много. И ты это поймешь, если не совсем окончательный кретин.

— Окончательный.

— Наговариваешь на себя, Андрюшенька, — и хлопнула дверью.

Обнорский налил себе водки в фужер, чокнулся с телефоном, потом подошел к входной двери, чокнулся с замком, устало усмехнулся и, вздохнув, сказал:

— За новую жизнь, товарищ Серегин, — и выпил фужер до дна.

Не зря про Обнорского говорили, что он «упертый, как танк». Не зря. В октябре, когда на Питер навалились дожди и туманы, когда облетели остатки листвы, а Нева в очередной раз попыталась вырваться из гранита… в октябре девяносто шестого Андрей открыл-таки «Службу журналистских расследований». За три месяца бессмысленного (так ему уже начало казаться) хождения по редакциям, кабинетам и инстанциям он здорово устал. Похудел, стал раздражительным, стал больше курить и хуже спать.