Сергей Зверев - Гастроли Жигана

– Да, я хотел у тебя спросить, – продолжал Макеев. – Когда это ты успел придумать пассаж о всей России? Ну, знаешь, у тебя, Костя, и размах! Сразу видно масштаб солидного человека.

– Хватит паясничать, Сашка! – огрызнулся Панфилов. – Как будто в первый раз все это услышал. Сам же снимал! Что же молчал, пока мы кассету не отправили на телевидение?

– Я вот о чем, Костя, думаю, – сказал вдруг Макеев совершенно серьезно, словно и не он сейчас пытался задирать Константина. – Мы с тобой надавали только что… – Он показал рукой на телевизор, -…весьма серьезных обещаний.

Макеев замолчал, и Панфилову пришлось его подтолкнуть.

– Ну и? – спросил он.

– Ну и выполнять их придется! – сказал Макеев. – Только это я и хотел сказать. Нас всего двое, а Москва очень большая, не говоря о России, которую ты так мимоходом зацепил…

– Вот сколько я уже с тобой вместе болтаюсь, – сказал Панфилов, – и все никак ты мне не даешь забыть, что ты – бывший мент… То с одного края у тебя ментовская психология вылезет, то с другого.

Макеев обиженно замолчал, но смотрел на Панфилова вопросительно.

– Привык ты всех этих бандюг ментовскими мерками мерить! – воскликнул Панфилов. – Но ты где видел-то настоящих бандитов? В камере? На допросе в кабинете? А еще где? В кино? Так в кино артисты снимаются, а не бандиты… И страшные они в кино получаются только потому, что боятся их – и те, кто сценарии пишет, и те, кто играет их в фильмах, и те, кто эти фильмы смотрит… Вот и у тебя в голове бандиты киношные, не настоящие. Не на-сто-я-щи-е! Пойми ты это!

Панфилов перевел дух и, не давая Макееву возразить, продолжил:

– А я с этими бандитами, как с тобой вот, и жил, и водку пил, и дрался, и убивал, и хоронил! Я их знаю изнутри, так, как они сами себя не знают. Они люди, Сашка! Они такие же люди, как мы с тобой! Их так же просто испугать, как и тех, кто смотрит фильмы про них. Только нужно относиться очень серьезно к тому, что делаешь и говоришь. Они, как собаки, нутром чуют, где ты фальшивишь и бодришься, хотя внутри у тебя страх. Этот твой страх их и питает! Он и позволяет им силу набирать. А когда их не боишься, они сами начинают тебя бояться. Я это, Сашка, давно понял, еще пацаном, не понял даже, а почувствовал нутром. У меня слов тогда еще и не было в голове таких, чтобы это объяснить. Это я сейчас тебе объяснить пытаюсь, а тогда я просто жил и не боялся никого из них. И они сами начали меня бояться. Те, кто не верил, что я их не боюсь, пытались меня убить. Но умирали сами, именно потому, что боялись умереть, боялись, что я их убью раньше, чем они меня.

Панфилов вновь замолчал, ожидая возражений Макеева. Пыл его немного угас. Сказывалась эмоциональная усталость последних дней. Но Макеев молчал. Он, казалось, передумал возражать.

– Так и теперь, Саша, – сказал Панфилов значительно спокойнее. – Я же не думаю, что мне придется всех бандитов в Москве переубивать. Я же не идиот, чтобы реально на это рассчитывать. Вот увидишь, больше двух-трех десятков нам с тобой убивать не придется. Остальные перепугаются и начнут разбегаться из Москвы. Ты помнишь, как упирался Глеб Абрамович Белоцерковский, когда мы предложили ему кассету вернуть? А ведь испугался в конце концов, и не так уж много усилий потребовалось для того, чтобы его испугать. Всего два трупа. Но как только представил человек себя третьим трупом, так и ушла у него душа в пятки. Готов выполнять любые твои требования. Они сами все это прекрасно знают и пользуются этим на каждом шагу. Так вот я им теперь такое устрою! Они у меня каждый!.. Слышишь, Сашка? Каждый трупом себя представит! Вот тогда они и побегут из Москвы, словно тараканы.

– У нас… – сказал Макеев.

– Что? – не понял Константин.

– Не у тебя, а у нас, – пояснил Макеев.

– Прости, Сашка! – искренне устыдился Панфилов. – Увлекся! Конечно, у нас! Ты же со мной всегда и везде пойдешь, я в тебе не сомневаюсь.

– Это не очень хорошая черта, – неожиданно возразил ему Макеев. – Главное, чтобы человек в себе не сомневался…

– А я и не сомневаюсь, – ответил запальчиво Панфилов, но воспоминание о своей недавней апатии, о своих мучительных размышлениях о жизни и сомнениях в самом себе заставило его сморщиться.

– Не надо, Сашка, ковырять прошлое, – сказал Константин и повторил предыдущую фразу. – Я в себе не сомневаюсь…

Совещание в кабинете директора ФСБ генерала Утина носило экстренный характер. Он не скрывал своего раздражения и не скупясь выливал его на начальников отделов. Особенно доставалось майору Тузову, который отвечал в столице за борьбу с организованной преступностью.