Сергей Зверев - Акваланги на дне

– Давай, Серега! – весело воскликнул он. – За милых дам! И тех, кто сейчас с нами, и тех, кто только еще ждет нас.

Полундра поморщился от такого тоста, однако свой фужер осушил, стал жевать какую-то снедь, которую подцепил ложкой с тарелки. Голова его шла кругом, только североморец не мог понять, от выпитого вина это или от присутствия брюнетки, все теснее прижимавшейся к нему и дышавшей ему в ухо и в шею.

– Серега! Я тебе сказал, не будь монахом! – снова развязно воскликнул Дорофеев. – Ты сюда не на богомолье приехал! Смотри, как девушка к тебе ластится! И ты будь с ней поласковей! Не обижай прекрасный пол.

Полундра и опомниться не успел, как брюнетка, едва не опрокинув стол, запрыгнула к нему на колени. Обхватив его голову обеими руками, впилась губами в его губы так, что у североморца перехватило дыхание. В каком-то розовом тумане, словно видя себя откуда-то со стороны, Полундра понимал, что сам жадно и хищно прильнул к ее телу и целует его, а брюнетка бесстыдно подставляет шею, плечи, грудь. Воспоминание о белокурой жене и маленьком сыне, постепенно отодвигавшееся куда-то на периферию его сознания, теперь поблекло совершенно, Сергей Павлов больше не думал о них.

Он продолжал с бешеной страстью целовать тело брюнетки, как вдруг почувствовал своими губами нечто странное. Машинально отстранившись, он увидел, что его губы касаются цветной татуировки на плече этой веселой девицы. В отличие от обычных татуировок черной тушью эта была сделана с исключительным профессионализмом, тремя цветами, удивительно ясно и отчетливо, словно нарисованная на коже цветными карандашами. Полундра некоторое время изумленно таращил глаза на эту татуировку, пытаясь понять, что может изображать это невероятное переплетение разноцветных линий. Однако перед глазами его мутилось, он не мог ничего сообразить. А брюнетка тем временем как бы ненавязчиво повела плечом, и Сергей снова ткнулся губами в эту татуировку.

– Серега! – откуда-то издалека донесся голос хозяина дома. – Не забывай, что для сгорающих от любви в моем доме имеются отдельные апартаменты.

Полундра не успел опомниться, как брюнетка вскочила с его колен, крепко схватив его за руку, подняла со стула, повлекла за собой куда-то во внутренние комнаты дома. Только оказавшись перед распахнутой дверью роскошно убранной спальни, основное пространство которой занимала широкая, точно аэродром, семейная кровать, Полундра немного опомнился и заметил, что хозяин дома следует за ними.

– Прошу! – Дорофеев, встав у дверей спальни, сделал приглашающий жест. – Не бойся, в этой комнате тебя никто не побеспокоит.

Брюнетка снова потянула Полундру за руку. Но тот тяжело оперся о косяк, уставился на хозяина дома не совсем понимающими глазами.

– Леха! – проговорил Полундра, чувствуя, как все вокруг него колышется и ходит ходуном. – Слышь, дай мне этот… Как его… Презерватив!

– Чего-о? – Дорофеев заржал так, что, казалось, еще немного, и он захлебнется от смеха. – Ты в своем уме? Откуда ж у меня презерватив? У меня здесь не бордель и не аптека!

– Но Леха! – краснея от необходимости просить у своего друга такую постыдную вещь, воскликнул Полундра. – Я не могу же так, ты видишь…

– Да чего ты боишься? – вдруг как-то особенно гадко захихикал Дорофеев. – Ты что, думаешь, это девочки по вызову? Тебе ж сказали, это порядочные девушки. Студентки из Рязани.

– С такими татуировками на плече?.. – Полундра с бешено бьющимся сердцем оперся о дверной косяк.

– Ну нет у меня презерватива! – внезапно с какой-то злостью крикнул Дорофеев. – Откуда я мог знать, что так все получится?

– Не знал?.. – изумленно пробормотал Полундра. Он не мог понять изменения в настроении своего друга.

– Ну, давай пойдем! – Не отпускавшая руки Полундры брюнетка снова потянула его за собой в спальню. – Что мы как дураки здесь стоим?.. Или ты не хочешь?..

– В самом деле, Серега! Не будь монахом. – Дорофеев с размаху хлопнул Полундру по плечу и подтолкнул его в комнату. – Иди и ничего не бойся. С твоим богатырским здоровьем ты и СПИД, и сифилис, и гонорею, вместе взятые, переварить сможешь, они к тебе и не пристанут даже. Так что вперед!

Когда через полчасика Полундра вернулся на веранду, там было тихо и пустынно. Дорофеев с шатенкой тоже скрылись где-то в «апартаментах». Полундра уселся за заставленный выпивкой и закуской стол, торопливо налил себе чего-то в первый же попавшийся под руку фужер, выпил. Он чувствовал себя скверно, точно последний подонок. Умом он понимал, что просто уступил требованию плоти, душой же он остался верен своей жене. Так что винить его вроде бы не за что. Только кошки на душе все равно скребли, и было так противно и нехорошо, как после самого горчайшего похмелья.