Дмитрий Вересов - Сердце Льва

2. История

Противоречивое отношение Руси к Европе особенно ярко проявилось в XVII столетии. Некогда отгородившаяся от Запада полой ордынского халата (но беспрестанно на тот же Запад из-под означенной полы посматривавшая) страна возмечтала вернуться в Европу. Вернуться, само собой, с шумом и чтобы все видели. Всякого рода внутренние реформы — от заведения полков иноземного строя до постановки Пещного действа пред светлыми очами Алексея Михайловича — проходили на фоне нескончаемых попыток в Европу вломиться, выражавшихся в войнах то с поляками, то со свеями, а то и с теми, и с другими разом.

Побоище окончилось вничью, но изящная и романтическая мысль — завоевать кусочек Европы и таким манером вступить в европейцы — укоренилась во многих умах достаточно прочно. Ну а все остальное решили потрясающая энергия и необоримая сила воли Петра Алексеевича.

Примечательно, что ознаменовав конец XVII века началом Великой Северной войны, Петр и думать не Юмал ни о каком городе на Неве. Городов с выходом дморю имелось более чем достаточно — и городов, рслуживавших внимания. Окажись Нарвский поход Удачным, сумей Петр овладеть Нарвой, а затем, развив успех, Ригой и Ревелем — все обернулось бы по-другому. Но Нарвская катастрофа не оставила ему выбора. Путь в Европу пролегал по Неве.

Здесь-то и закручивается самая сложная интрига. Как уже указывалось, Петр изначально не собирался основывать на Неве никаких городов, а Ни-бншанц, благополучно существовавший на месте Разрушенного творения Торкеля Кнутсона, по-ви-Димому, вызывал те же чувства, что и Ландскрона у новгородцев XIV века. Пометим, что и судьба их практически одинакова: Ландскрону срыли до основания, Ниеншанц разобрали, пустив его камни на строительство Петропавловской крепости и прочих сооружений.

Однако с осени 1702 года (взятие Нотебурга) до весны 1703 многое меняется. Длительное пребывание на Ладоге и Неве не проходит даром: Петр приходит к выводу о необходимости основания города, а очень скоро (в 1704 году) в письме к Меншикову называет Санкт-Питербурх своей столицей.

Весьма сомнительно, чтобы альдоги смогли подчинить своей воле такого человека, как Петр, — сие выше всяких мыслимых возможностей. Скорее, они просто подсказали ему способ осуществления его собственных чаяний.

Возник новый город на новом месте, и это событие сопровождалось колоссальным выплеском энергии, никак не сопоставимым по масштабам с имевшими место при закладке Ландскроны или Ниеншанца, хотя сам город в первый год существования никоим образом Ниеншанца не превосходил. С момента возникновения город существует в союзе с рекой — Нева оберегала Санкт-Петербург, а Санкт-Петербург — Неву. Однако с момента возникновения жителям упорно навязывалось представление о Неве, как о враждебной силе. На приневских землях не бывает паводков, но то, что наводнения порождаются не рекой, а морем, было установлено сравнительно недавно, а большинству горожан неизвестно и по сей день.

Нельзя не упомянуть имеющиеся пророчества об основании Санкт-Петербурга: „О зачатии и здании царствующего града Санкт-Петербурга“, предсказание Иоанна Латоциния и, пожалуй, важнейшее из всех — предречение святителя Митрофания Воронежского, связанное с перенесением в Санкт-Петербург чудотворной Казанской иконы. Во всех пророчествах смущает одно — ни единого текста, относящегося ко временам, предшествовавшим основанию города, не сохранилось, а предречение уже свершившегося особого дара не требует. Впрочем, даже если принять на веру все три, оттуда можно извлечь лишь сведения о том, что город будет заложен, город станет столицей, и что им, при соблюдении определенных условий, никогда не завладеет враг. Ни одно (!) пророчество не упоминало о способности города устоять перед разрушительной силой стихий. Об этом предстояло заботиться и альдогам, и жителям — совместно.

Каковой процесс и пошел, причем на удивление гармонично. Создавая город — укрепления, храмы, хозяйственные постройки, жилье и все прочее, — строители Санкт-Петербурга тем самым сооружали целлы Genius loci . Обживая целлы, невские альдоги становились духами — хранителями города.

Первой петербургской целлой стала Петропавловская крепость, первоначально и представлявшая собой Санкт-Петербург как таковой. И по сей день крепость остается одной из самых совершенных обителей Genius loci . В связи с этим легенда об орле, якобы указавшем Петру место для строительства, представляется достаточно правдоподобной — именно в силу изначального неправдоподобия. Почитать, так, увидевши пресловутого орла, никто и не удивился, словно орлы порхают над невской дельтой на манер чаек. Ну добро бы филин прилетел или там коршун какой, а то ведь орел…