Фридрих Незнанский - По агентурным данным

— Какой жаркий день!

— Да уж. Но вы ведь не за этим ко мне подошли, Виктория Михайловна? У вас, я вижу, дело ко мне, так?

— Так.

— Здесь говорить нельзя.

— Да, да, конечно!

— Давайте через полчаса в сквере у площади Рынка.

Он вернул продавщице стакан и удалился.

Эти полчаса были для Виктории самыми длинным минутами в ее жизни. Она вспоминала погибшего из-за нее Пауля. Всю свою жизнь последних пяти лет, жизнь, отданную в чужие руки, подчиненную чужой воле. И вот теперь, когда ее сердце ожило, у нее хотят отнять ее любовь. Нет, нет и нет, чего бы это ей не стоило. Только бы он пришел на встречу! Только бы не обманул ее!

Виктория прогуливалась по аллеям сквера, глядя на целующиеся влюбленные парочки, на молодых мамаш, прогуливающих детей, на старушек, сидевших группками, похожими на нахохлившихся воробьев.

Мужчина сидел на уединенной скамейке, спрятанной в тени высокого дуба. Он читал газету. Виктория села рядом, вежливо спросив:

— Я не помешаю?

— Нет, Виктория Михайловна, — пряча лицо за газетой, отвечал он.

Девушка села, не зная, как начать разговор.

— Я так понимаю, вам нужна моя помощь?

— Да. Видите ли, в тюрьму попал близкий мне человек.

— Максим Орлов?

— Максим, да. Фамилию я, честно говоря, не знаю. Да, откуда вы.

— Профессия такая. А если честно, я видел его на стадионе, на репетиции праздника. Времени у нас мало, буду краток. Вы хотите, чтобы я организовал ему побег, так?

— Да, — выдохнула девушка.

— Это очень опасное предприятие, я многим рискую.

— Я заплачу! — жарко воскликнула Виктория.

— У вас много денег?

— Нет, собственно денег у меня нет, но есть очень дорогие фамильные драгоценности. Бриллиантовое колье, серьги — это очень дорого!

— И вы готовы все отдать за жизнь Орлова?

— Да!

— И даже не знали его фамилии! Любовь? Не отвечайте, вижу, что любовь. Вот оно как. — Он замолчал, думая о своем. Любовь, любовь. Он очень хорошо знал ее силу. Этот некрасивый, немолодой человек был отчаянно влюблен в женщину, которая никогда ему не принадлежала. Собственно, он любил еще в те времена, когда она была девчонкой, соседкой по двору. Он видел, как она взрослела, со щемящей тоской наблюдал за ее влюбленностями. Потом она вышла замуж за сверстника, и ему оставалось молча тосковать. Время от времени он встречался с разными женщинами, но это ничего не меняло в его душе, ни одна из них не смогла вытеснить из его сердца образ худенькой женщины, далеко не такой красавицы, что сидела сейчас рядом с ним. Но за печальные синие глаза единственной для него женщины, за то, чтобы они светились счастьем, а не печалью, — он готов был отдать жизнь. Потом началась война, ее муж погиб на фронте. Он предложил ей руку, сердце, квартиру, офицерский паек, преданность, заботу. Ей не нужно было ничего. Она любила мужа. А потом ее маленькую дочку сразил туберкулез. Теперь девочка погибала, а он должен был спасти ее жизнь. Понимал, что не купит любовь матери, да и не хотел покупать. Зато знал, что до конца своих дней она, единственно любимая им женщина, будет благодарить его и молиться за его душу.

— У меня, знаете ли, похожая история, — медленно заговорил он. — Туберкулез у. — он на секунду запнулся и твердо продолжил: — У дочери. Пять лет, любимица, радость моя. Врачи говорят, нужно ехать в Крым. На год или два. Говорят, появились какие-то антибиотики, очень дорогие, но, может быть, помогут. — Он вдруг сухо всхлипнул.

Виктория молчала, ждала, когда мужчина успокоится. Он достал платок, высморкался.

— Значит, так. Драгоценности принесете сюда же. Заверните во что-нибудь, сами понимаете.

— Да, да! Я сейчас же сбегаю. Я недалеко живу.

— Ну вот. Я их забираю, несу оценщику знакомому. Если это не стекляшки, а настоящие камни, через день-два я его выпущу. Это будет поздним вечером или ночью. И сразу же, слышите, немедленно, вы должны будете убрать его из города. Если бы не болезнь дочки, я бы с вами и говорить не стал.

— Мы уедем! Разумеется! Простите, но где гарантии, что.

— Что не обману вас? Заберу ваши камушки, а парня не выпущу? Нет у вас никаких гарантий! Более того, мы разговариваем наедине, так что я могу от каждого слова отказаться. А если вы вместе с камушками «хвост» притащите, никакой сделки не будет. Учтите, у меня глаз наметанный. Если все пройдет гладко, я сообщу вам, где и когда вы должны будете его встретить.

— Понятно. Простите, как вас.

— Никак. Не думаю, что наше знакомство будет длительным, так что обойдемся без имени-отчества… Я буду здесь еще сорок минут.