Фридрих Незнанский - Тень Сохатого

— Да. Наверное, — равнодушным голосом ответил ему Боровский, зная, что, если промолчать, бухгалтер никогда не отстанет.

— И у вас ничего нет? — с тайным восторгом, или это только показалось Боровскому, уточнил бухгалтер.

— Почти, — ответил Генрих Игоревич.

Бухгалтер вздохнул.

— Надо же, как жизнь повернулась? — с фальшивым сочувствием произнес он. — А небось, мнили себя хозяином России. Небось, думали, что можете делать все, что захотите, и никто никогда не схватит вас за руку. Интересно, что это за ощущение такое?

— Какое?

— Ну чувствовать себя хозяином жизни? Я, допустим, всегда ощущал деньги как обузу. Ну, в том смысле, что от них всегда исходила опасность. Риск, понимаете? Так ведь мои тысячи были в сравнении с вашими миллиардами просто жалким мусором. Интересно, вы относились к своим миллиардам как к деньгам? Или они были для вас голой абстракцией?

— Когда как.

Бухгалтер покачал головой:

— Уф-ф!.. Аж дух захватывает, как подумаю, какими суммами вы ворочали. Хотел бы я побыть в вашей шкуре. Не в теперешней, конечно, а в той, бывшей… Когда у вас в кармане был целый мир.

Боровский никак не отозвался на эту реплику. Тогда неуемный бухгалтер продолжил свою трескотню:

— По телику говорят, что Риневич был вашим другом. И как вас только угораздило его убить, а? Неужели большие деньги и впрямь делают из людей зверей? Неужели, чтобы стать богатым, нужно и в самом деле продать душу дьяволу? — Он прищурился и внимательно посмотрел на Генриха Игоревича. Затем добавил не без злорадства в голосе: — Теперь вам дадут лет двадцать, и выйдете вы на волю измученным туберкулезным стариком. Если вообще выйдете.

— Слышь, заткнись, а? — встрял в разговор волосатый вымогатель. — Кончай мужику нервы трепать. Ему и без тебя тошно.

— Да я же в философском плане интересуюсь, — запротестовал бухгалтер. — В наше время легче встретить Бога, чем живого, настоящего миллиардера. Я просто использую свой шанс, чтобы поговорить с ним. Ведь никогда же больше не доведется!

— Он уже не миллиардер, — заметил другой сокамерник, пожилой и молчаливый мужчина интеллигентного вида. — Он просто тля. Тварь дрожащая, как ты да я. К тому же — убийца. У него руки по локоть в крови своего друга. Ты уж лучше оставь его в покое. Этому человеку о собственной душе пора думать, а не о бывших миллиардах.

— Было бы о чем думать, — тихо и обиженно отозвался бухгалтер. — Душу продал, а миллиарды потерял. Обыкновенный неудачник, если вдуматься…

И тут Боровский вскочил на ноги, словно внутри него внезапно распрямилась пружина, до сих пор державшая его в сжатом состоянии. Глаза его сверкали, губы тряслись. Он уставился на бухгалтера и закричал:

— Послушайте, что вам от меня нужно, а? Вы хотите, чтобы я душу перед вами открыл, да?

— Да нет, я, собственно, не…

— Вы что, священник?

— Нет, — сдавленно пробормотал бухгалтер, ошеломленный таким поворотом дел.

— Так какого черта вы позволяете себе судить о моей душе?! — крикнул Боровский. — Какого черта вы записываете меня в великие грешники? Вы что, лучше меня?

Бухгалтер забормотал, словно оправдывался:

— Слушай, друг, ты что, с цепи сорвался? Я ведь не хотел тебя обидеть. Я это так, для поддержания разговора…

— Ты хочешь знать, продал я душу дьяволу или нет? — кричал на него Боровский, бешено вращая глазами. — Хочешь, да? — Он наступал на бухгалтера, и тот вынужден был вскочить на ноги и попятиться к стене. — Ну говори, гнида воровская, хочешь или нет?!

— Что ты… — Голос бухгалтера сорвался на сип. — Что ты сказал? — с трудом выдавил он из глотки слова.

— Я сказал, что ты мелкий вор! А я ни копейки ни у кого не украл! Все, что у меня есть, я заработал вот этим! — Боровский постучал согнутым пальцем по своему высокому лбу.

— Эй, парень! — окликнул его верзила-вымогатель. — Ты бы поосторожней с такими обвинениями. Ты все-таки не у себя в офисе.

— А ты не лезь! — рявкнул на него Боровский.

Верзила ухмыльнулся и встал с нар.

— Ну все, олигарх, — медленно и глухо проговорил он. — Сейчас я тебе покажу народный гнев. Сейчас ты узнаешь, что такое дубина народной войны. Сейчас я тебе эту дубину в глотку твою паршивую вобью.

Генрих Игоревич повернулся к верзиле и поднял руки к груди, приготовясь защищаться, но в этот момент жилистый и ловкий бухгалтер прыгнул на него сзади и сдавил ему горло локтем. Боровский попятился назад, пытаясь оторвать от своего горла руки бухгалтера, задыхаясь и хрипя: