Борис Седов - Возвращение в «Кресты»

– И хату теперя всю разбомбят! – подлил Злой масла в огонь. – По другим хатам всех раскидают, куда кого, блин.

Урки глухо зароптали, выражая свое согласие и недоумение: а что же делать дальше?

– Все равно, деваться-то некуда, – глухо произнес я то, что никто сказать не решался.

По камере пронесся вздох согласия и сожаления.

– Тогда так. Все, кто хочет, подошли и попрощались. По очереди. Всем свои нычки попрятать и перепрятать. Что хотите делайте. Шмон будет нешуточный, так что повытряхивают все. Который час? – спросил я, ни к кому не обращаясь.

– Без десяти четыре, – ответил кто-то.

– Ну вот, давайте до пяти чтобы все свои дела закончили. А в пять вертухаев и побеспокоим. Нечего им разлеживаться.

По рядам урок пробежало оживление – невеселое, как перед боем.

– А тому, кто их подымет, знаешь, че будет? – со значением спросил меня Злой.

– Знаю, – твердо ответил я и, опережая следующий вопрос, ответил: – Я и пойду.

Час спустя я подошел к двери и несколько раз постучал, широко размахиваясь кулаком. Гулкий звук разносился по коридору за дверью, как по трубе. За моей спиной камера затаила дыхание и ждала развития событий. Мне подумалось, что я похож на укротителя или на фокусника в цирке.

Прошло несколько минут, но ничего не было слышно. Наконец где-то далеко возник дробный звук шагов и покатился, быстро приближаясь. Затем сразу несколько вертухаев, грохоча по бетонному полу коваными сапогами, подошли к дверям камеры.

– Что за шум?! – спросил кто-то из них.

– У нас тут человек умер, – сказал я.

– Челове-ек? У-уме-ер? – издевательски протянул голос. – Фамилия человека?

– Фамилия?.. – Вопрос застал меня врасплох; я обернулся к стене зеков позади себя: – Кто-нибудь знает, как зовут… как звали Бахву?

Ответом было глухое молчание.

– Бахва его здесь звали. А как по-вольному, никто не знает, – ответил я.

– А! Вот так, да? – глумливо продолжал тот же вертухай. – Пахан помер, а как звать не зна-аем… Задницу лизали, а фамилию не спроси-или…

За дверью раздался взрыв хохота. Судя по топоту и смеху, за дверью было человек десять. Интересно, чего примчались, как на парад? Будто заранее ждали. Или уже успели вызвать караул?

Я понимал, что меня провоцируют намеренно. Иначе эти дурацкие перекрикивания через дверь никак объяснить невозможно. И понимал, что своим ответом я подставляю не только себя, но и всю хату. Но оставить без последствий такое мусорское хамство не мог. Честь умершего друга требовала защиты. Кровь ударила в голову, это несомненно, но то, что я сказал в следующий момент, я сказал абсолютно сознательно. Прекрасно сознавая возможные последствия.

– А твоим поганым языком и парашу-то чистить нельзя, не то что кому-то зад лизать! – громко и внятно, с нескрываемым презрением в голосе произнес я сквозь закрытую дверь.

Это прозвучало, словно заклинание Али-Бабы: в коридоре воцарилась предгрозовая тишина, затем щелкнул замок, и железная дверь с грохотом распахнулась! В следующее мгновение в камеру ворвались мусора с дубинами, в бронежилетах и касках. С громкими криками, матерясь, ринулись они в толпу безмолвных зеков, угрожающе размахивая дубинами.

Но один из мусоров не побежал с остальными, а остановился передо мной. На нем были погоны то ли прапора, то ли сверчка – под бронежилетом было не рассмотреть. Маленькие, близко посаженные глазки зло смотрели из-под низко надвинутой каски. Эту рыжемордую образину я видел в первый раз. И встретились мы явно не в добрый час: мусор стоял в агрессивной позе, на полусогнутых, прикрываясь от меня щитом и с дубинкой наготове.

Он выбирал место, куда бы ему ударить дубинкой. Чтобы побольней, а желательно, чтобы еще и поломать что-нибудь. Мы оба были настороже. Я решил биться. А мусор бить. Для мента бить или не бить – не вопрос: он резко замахнулся и…

И в этот момент раздалась хлесткая команда:

– От-ставить!

Позади рыжемордого вертухая стоял офицер. Бледный, как смерть, с прозрачными водянистыми глазами.

– Отставить, – повторил он уже спокойнее, затем обратился ко мне: – Фамилия!

Я на несколько секунд замешкался, затем решил представиться именем, которое мне все время пытались здесь навязать:

– Разин, – подумал и добавил: – Константин Александрович.

– Ах, вот как… Ра-азин! Тот са-амый! – издевательским тоном отреагировал офицер на мои слова, и я узнал этот голос; вблизи он звучал еще неприятнее, чем через дверь: – Значит, все же способны к обучению – да, Разин? У вас результаты даже лучше, чем у мартышки. Меньше чем за месяц выучили собственное имя! Поразительная сообразительность! Чему еще вы успели научиться за время вашего содержательного пребывания в следственном изоляторе? Может, продемонстрируете?