Борис Седов - Возвращение в «Кресты»

– Как настроение, Константин Александрович? – бодрым голосом продолжил Муха.

Угреватая его физиономия на свету выглядела еще неприглядней, чем в полумраке тюремного кабинета, но светилась довольством.

– Чувствуете себя как, хорошо? Нам сегодня много работы предстоит. Горы просто! И без вашей помощи нам здесь не справиться. Так что милости просим в ваш собственный дом, для начала. А потом во-от туда, – Муха махнул рукой в сторону дачи Смирницкой, – на место преступления, так сказать! Преступников всегда тянет на место преступления, ведь правда?

Я пожал плечами:

– У преступника бы и спросили, Владимир Владимирович.

– Так вот мы и спросим! – засмеялся в ответ Муха. Обычным своим сипловатым придушенным смешком, а не так, как заливался на очной ставке.

Я предпочел пока промолчать, а следак продолжил:

– Пройдемте, господа и граждане! Нас ждут великие дела!

И чего это он так раздухарился, интересно? Аж распирает его, борова прыщавого! То ли обдолбался чем-то, то ли у него туз в рукаве. Второе более вероятно!

– Шабалин! – крикнул следак кому-то во дворе. – Понятые готовы?! Где понятые?

– Готовы, Владимир Владимирович! Здесь уже все, – раздался голос из-за угла дома, и через секунду оттуда вышел человек типичной оперской внешности: среднего роста, среднего телосложения, темные волосы, смуглая кожа, серо-зеленые глаза. Особых примет – никаких. Разве что глаза чуть-чуть раскосые. И одет он был под стать внешности: черная куртка из искусственной кожи, темные брюки, темные же башмаки, сплошь испачканные землей и песком. Похоже, Шабалин успел уже пошарить по участку.

– Инструктаж провел? – строго, но доброжелательно спросил у него Муха.

– Так точно, Владимир Владимирович, – ответил Шабалин по-военному, только что честь не отдал. – Все готово, можно приступать.

– Молодец! – похвалил следак и обратился ко мне: – Пройдемте, Константин Александрович, пора делом заняться.

«А до сих пор мы типа чаи гоняли в тени под соснами», – мысленно ответил ему я.

– Пройдемте, граждане понятые! – позвал кого-то Шабалин.

Из-за дома появились трое субъектов, которых я никогда раньше здесь не видел. Двое мужичков-синячков и неопрятная тетка такой же алкоголической внешности. Честно говоря, я рассчитывал, что понятыми будут соседи – их и найти проще, вот они тут, прямо за забором. Не то чтобы я от этого что-то выигрывал, просто было бы интересно на них посмотреть. Никогда ни я сам, ни мои родители не были в особенно близких отношениях с соседями, но никогда и не ссорились, а иногда даже по мелочам помогали. Кажется, такие отношения называются добрососедскими – хорошее, но забытое слово. И сейчас мне было бы гораздо приятнее видеть здесь, в своем (все-таки!) доме, давно и хорошо знакомых людей, чем этих неприглядных синеморов, незнамо откуда приведенных ментами. Хороши понятые, нечего сказать! Приглядят теперь, где тут что лежит и как двери закрываются, а потом дождутся, когда хозяева свалят в город, и домик обнесут, как пить дать. Хорошо, если не спалят все по пьяни. Хотя мне-то какая теперь разница. Это Лина пусть парится, коли жива оказалась.

Моей экс-супруги, кстати, пока видно не было. Ее присутствие выдавал только жилой вид дома: белье на веревке, цветы на клумбе да запах кофе. Наконец вся наша компания двинулась к нему: следак с адвокатом, я с двумя омоновцами по бокам, за нами понятые, а позади всех – Шабалин. То ли арьергард, то ли сторож, чтоб понятые за бутылкой не сбежали. И чем ближе мы подходили, тем больше захватывало у меня дух – все свое детство, во всяком случае летнюю его часть, я провел здесь, на дедовой даче. А потом, уже когда был студентом и после института, вообще жил тут несколько лет, пока от мамы не досталась квартирка в Купчино. Тогда дача снова стала оживать лишь в летний сезон, а на зиму впадала в спячку.

Все здесь было знакомо до мелочей, до каждого сучка в вагонке, которой этот дом обшит. Вот это крыльцо, ступени… Прямо экскурсия в прежнюю жизнь. Но виду показывать нельзя. Никто моего волнения почувствовать не должен.

Вся толпа во главе с Мухой ввалилась на веранду, которая летом была и прихожей, потопталась там и двинулась дальше по коридору в гостиную. Справа была дверь на кухню, и, поравнявшись с нею, Муха притормозил и воскликнул:

– Ангелина Ивановна, несравненная! Что же вы тут сидите в одиночестве? А что вид такой заплаканный? Что случилось? – Она что-то тихо залопотала ему в ответ, но слов было не разобрать, зато громогласный ответ следователя разнесся по всему дому: – Не-ет! Глупости какие вы говорите, честное слово. Не стоит из-за такой ерунды расстраиваться, вам это не к лицу, поверьте!