Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

И увидел правее тропинки мертвую ель.

Настоящая лестница уродов, поразился он.

Высохшая, мертвая, в клочьях седых лишайников, нелепо и часто обвисающих с торчащих во все стороны голых сучьев. Такая же равнодушная, как немец, идущий мимо. Длинные волосы немца свалялись, тоже в некотором смысле лишайники. Может, мне уже и не надо идти за ним? Река где-то рядом. А немец сгорблен, как старое дерево. Может, он теперь будет останавливаться перед каждой елью, чтобы бормотать свои стихи?…

В общем, так и получилось.

Меня повстречали Оля и Ляля заверещали они о-ля-ля… Почему-то Мориц видел только Олю. Длинную прохладную Олю. Не Лялю, и не кого-то другого, даже не прохладную девушку Зейнеш, а именно Олю. Еще точнее, он видел перед собой призрак Оли – призрачный, подрагивающий, как раскаленный воздух. Меня не чая встретить гуляли они скучая и тихо скуля…

Конечно, чтобы откровенно скулить, такого никогда не случалось, но почему бы девушкам и не поскулить, тем более, в черновике ? Если есть желание поскулить, пусть поскулят, ведь черновик я закончил.

А закончив черновик, я перестал быть собой.

Теперь я могу быть кем только угодно. Хоть Азямом.

Мориц никак не мог вспомнить настоящее имя Азяма. Зато помнил его бесцветный голос. «Я семь ломок пережил без врачей. Семь раз мог хвостом щелкнуть. Семь раз ставил боты в угол. Мне на одно только ширево надо полтора лимона в месяц».

Азям позволил Морицу увидеть, как кружит над человеком смерть.

Примерно год назад душным июльским вечером Азям явился к Морицу в общагу. Он был вмазан, плюс к вмазанному добавил водки. Хорошо вмазал. Не как Оля и Ляля. Мне описали свои страдания мол тра-ля-ля и еще тополя… Но Азяму хотелось еще добавить. Он чувствовал, что у Морица не пусто. «Проспись, старый дрозофил, – добродушно посоветовал Мориц. – А утром уколешься». Но Азям ничего не слышал. Беседа в пивном закончилась баре попойкой на двадцать четыре рубля…

Уколов Азяма, Мориц отвернулся промыть машинку, а когда поднял голову, Азям уже словил приход. Он был синий, будто его чернилами вымазали. И тело у него было холодное, как у живой рыбы. Сам вот неживой, а тело, как у живой рыбы. Известно, самое последнее дело колоться по пьяни.

Зато Мориц увидел нежную тень.

Она, как бабочка, трепетала над Азямом.

Это было очень красиво, но все же до Морица каким-то образом дошло, что это, наверное, к Азяму прилетела Смерть. А еще до Морица дошло, что долго она порхать над посиневшим Азямом не будет. «Дай помучиться старому дрозофилу», – добродушно попросил он, но Смерть Морицу не ответила. Тогда он принялся за дело: колотил Азяма по узким посиневшим щекам, лил на него холодную воду, как умел, делал искусственное дыхание. Сам умотался и мертвого Азяма умотал.

Но Азям очнулся.

Он даже начал хитрить.

То вздохнет, значит, то всхлипнет – совсем не те звуки, что подобает издавать настоящему покойнику. При всем этом, если Мориц хоть на полминуты прекращал свою адскую работу, Азям переставал хитрить и противно синел. И сразу появлялась над Азямом, ласково трепеща крылышками, нежная эфирная тень, похожая на бабочку.

Мориц отчаялся. Не хочу в тюрьму, трезво думал он. Вынесу Азяма из общаги и посажу на лавочку, пусть сидит. А сам вызову скорую с углового автомата. Может, врачи прогонят Смерть? А потом мне добрые люди сказали что Оля блядь да и Ляля блядь… Мориц так устал отгонять эфирную бабочку, что даже не обрадовался, когда Азям приоткрыл один глаз, и странно, по-поросячьи, хрюкнул. И как мне быть теперь я не знаю смеяться или же хохотать… Смерть, конечно, внимательно приглядывалась к Азяму, но в тот день Азям ей все-таки не понадобился.

Ушла искать кого получше.

Черновик я закончил, медлительно думал Мориц, втягивая в себя запах гари, затопивший тайгу. Весь мир горит. Попросить бы Коровенкова помолиться о чуде, да поздно. Мир так горит, что уже ничего не надо. Разве только жару подбавить. Наверное, когда заканчиваешь настоящий черновик, так и должно быть, подумал он, ведь черновик включает в себя больше, чем книга. Настоящий черновик включает в себя весь мир, не только основной текст. Вообще весь! А значит, пусть горит. Отработанные материалы сжигают. Обычная история.