Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

– Вы так думаете?

– Абсолютно уверен.

– Простите, я посмотрю, нет ли кого у вас под кроватью. – И Юм, кряхтя, стал на карачки, заглянул под шкаф, под кровать, потом, будто фокусник, вытащил из рукава скомканную газетную бумажку и незаметно подкинул ее.

– Юм, не валяйте дурака. Толпа ну никак не может разместиться под кроватью или в шкафу.

– Я знаю, – он встал и, задыхаясь, пробормотал: – Но ничего не могу поделать. Так мне спокойней. Вы знаете, я хотел вам сказать… Здесь собрались очень подозрительные люди, мне кажется, что половина здесь бандиты, а вторая половина отъявленные жулики. Они жмут руку, улыбаются, а сами думают, как бы тебя объегорить. Вот вы про доктора сказали, а я ведь ему верил. А он, значит, тоже… Только вот вы – единственный здесь нормальный человек. Я вам честно говорю: никому здесь не верьте. Это не игра, это кое-что похуже. Это всерьез… – … и надолго, – закончил известную цитату классика Шевчук.

– Вы думаете, почему столь разные и серьезные люди собрались здесь и занимаются несерьезным делом? Чтобы развлечься? Нет! Они ищут выхода для своей сатанинской энергии. Ведь что их привлекло – убийство! – Юм округлил глаза, маленький ротик на мгновение замер и стал похожим на напрягшийся пупок. – Убийство… – повторил он еще раз устало и безнадежно. – Я здесь уже успел навидаться, и кое-чего понять. Это не люди, это призраки бывших, когда-то светлых душ, коими мы все появлялись на свет божий. Это скрытые маньяки, они захлебываются от страсти и нетерпения, они ищут, идут, изнемогают – им нужна жертва. Это для них сладко. Шевчук, вы ветеран войны, вы, наверное, понимаете меня, как может человека тянуть к убийству, к уничтожению себе подобного. К вам сие не отношу, вы попали в Чечню не по доброй воле. А ведь были там и люди, которые…

– Я поехал туда по собственному желанию, – перебил Шевчук.

– А-а… По собственному? – осекся Юм. – Все равно, я знаю, вы не такой. Вы удивляетесь, почему я боюсь толпы. Толпа – это худшее состояние человека. Я тоже служил в армии, и когда был солдатом, мне сейчас стыдно, я из строя выкрикивал девушкам, которые имели несчастье проходить мимо, такие глупости и гадости… Уф-ф, стыдно до сих пор… А все это из-за того, что в толпе можно всё. Вы знаете, почему Распорядитель строго запретил задавать вопрос, когда состоится убийство? Все буквально с первого же дня канючили бы без продыху: «Ну, когда, когда же наконец?!» – Юм закрыл глаза и сложил руки на груди.

– Я чувствую, случится что-то ужасное, – низким утробным голосом произнес он. При этом губы его совершенно не шевелились.

– Вы не помните случайно, как называется болезнь – боязнь замкнутого пространства? – вдруг поинтересовался Шевчук.

– Как же, как же, помню, – торопливо ответил Юм и наморщил лоб. Рыжие волосики съехали на самые глаза.

– Клаустрофобия, вот!

– Спасибо, – поблагодарил Шевчук. – А у меня, знаете ли, клаустрофилия.

– А-а, «филия», да-да, любовь к одиночеству, – рассеянно согласился Юм, ткнул пальцем в Шевчука и с расстановкой произнес: – Нельзя культивировать низменное!

Он молча поклонился и вышел.

Вечером, когда за холмом погасло светило, общество собралось для игры в покер. Каждый из гостей сегодня испытывал скуку – и каждый по-своему. Кто-то пресытился калорийным рационом, кто-то искренне жалел затраченных в баре денег, кому-то еще вообще ничего не хотелось…

Однако раздали карты, все как по команде приняли задумчивое выражение лица. Игра началась вяло, каждый из присутствующих за это время успел возненавидеть, по крайней мере, половину соседей по отелю. Обоюдное отвращение выражалось в характерной отверделости лиц и полном отсутствии разговоров. Раздавались лишь необходимые для процесса игры реплики. Исключение составлял Юм, лицо его находилось в постоянном движении, он ерзал, что-то тихо шептал, и тогда его маленький ротик-пуговка совершал посасывающие манипуляции. Вдруг он обнаружил, что в его кармане потекла шариковая ручка, он испуганно охнул, побежал в туалетную комнату мыть руки. Вернувшись, он какое-то время сидел молча, наконец ему надоело могильное затишье за столом, и он, кашлянув, произнес фразу:

– Анчоус был сегодня великолепен…

– Помилуйте, где вы нашли анчоуса? – холодно осведомилась Ирина. – Нам давали рыбу путассу. И вообще, выбор с каждым днем становится все беднее. Скоро, я чувствую, питание не будет отличаться от общепитовского…

Тут раздалось шипение, и часы с огромным, как луна, маятником сообщили: «Дон-н, дон-н, дон-н…»