Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

– Чепуха какая-то, – пробормотал еле слышно, наклонился, пролез через узкое отверстие и затем уже смог выпрямиться.

В этом помещении тоже было сумрачно, но глаза уже привыкли к темноте, и Эд разглядел широкую нишу с навесом, который давал густую тень. Свет исходил сверху, из полукруглых бойниц, казалось, что откуда-то издалека пробивается солнечный свет. Мимоходом Эд подумал, что солнечный свет всегда действует успокаивающе. Но вдруг и этот свет померк. Эд застыл в полной темноте.

– Что за чертовщина! – ругнулся он и услышал: -…вщина…вщина!

– А! – воскликнул пораженный Мигульский. И подземелье ответило:

– А! А! А!..

«Хорошо, что не "бэ",» – подумал Эд. Вдруг за его спиной раздался короткий, будто сдавленный звук, что-то похожее на краткое «у!». Эха не было. Он резко обернулся. Прямо из стены на него смотрели два человеческих глаза. Они светились внутренним свечением, отчего казались совершенно живыми. Мигульского прошиб холодный пот, он отшатнулся, с ужасом глядя на эту мистификацию. Внезапно один глаз медленно, как бы нехотя, затянулся веком, второй же глаз по-прежнему горел. Откуда-то из-под земли раздался утробный голос: «Опусти веко!»

– Хм, еще чего! – дрогнувшим голосом отозвался Мигульский и нервно огляделся.

– Опусти веко! – прошелестел тот же замогильный голос.

– Тоже мне Вий нашелся! – Эд храбро сплюнул, осторожно прикоснулся к глазу, ощутил что-то похожее на теплую резиночку с щетинкой ресниц. Глаз «выключился»… Где-то капала вода. Мигульский направился дальше, по неровному коридору, изнывая от страха и любопытства. Он уже предвкушал, какой необычный, просто фантастический материал напишет и заткнет глотку тем, кто катит на него бочку в редакции…

Что-то влажное и холодное коснулось его лица, он протянул руку, она наткнулась на твердое, он резко отдернул, успев осознать, что прикоснулся к чьей-то руке. В вспыхнувшем свете возник повешенный, лицо его было покрыто трупными язвами, из черного рта торчал распухший язык… Эд вскрикнул, отшатнулся. Но страшней всего была протянутая, задеревеневшая рука. С насквозь мокрой одежды висельника стекала розоватая сукровица. Капли шлепались в лужицу, слышались чмокающие звуки. Мигульский пробормотал невнятное «ха», выругался почти беззвучно: губы его странно одеревенели. Тут свет потух, Эд осторожно обошел чучело, вдруг почувствовав позывы к рвоте. Сердце рвалось в бешеном ритме. «Не хватало еще помереть от страха. Или свалиться в какую-нибудь вонючую яму…» Он опять наткнулся на стену, стал шарить по ней руками. Он пошел дальше, придерживаясь периметра стены, но везде натыкался на новую преграду. Тяжкий, нечеловеческий стон вдруг потянулся прямо из-под его ног. Этот вой то нарастал, то спадал… Эда стало трясти, в неверном свете он явственно увидел очертания гроба.

– Сейчас, сволочь, конечно, будешь открываться? – с ненавистью закричал он. – Да? Ну, давай, давай, открывайся, поговорим, закаканная коробка!

К его ужасу гроб заскрипел, закачался, крышка пружинисто подпрыгнула, потайной свет стал ярче, замерцал, будто разгораясь. В гробу лежал иссохший мертвец с зеленым лицом. Голова его плавно повернулась к Мигульскому, открылись пустые безумные глаза.

– А-а-а! – обмирая, не закричал – заныл Эд и, словно безоглядно бросаясь в омут, прокричал: – А ну, вылазь, вылазь, вонючка дохлая!

Мертвец лежал неподвижно, устремив в потолок вурдалачий взгляд, и вдруг резко, будто подброшенный сатанинской силок, дернулся и сел. Мигульский отпрянул, нога его угодила во что-то вязкое и липкое, он почувствовал, что проваливается, тонет, дернулся, насилу вытащил ступню из густой клейкой массы. «Странно, я же здесь проходил, – мимолетно подумал он, не сводя глаз с сидящего в гробу мертвеца. – Если он встанет – я сдохну!» – отчетливо понял Эд, тут же развернулся и бросился к выходу. К счастью, дорога была освещена, он миновал уже знакомые коридоры и помещения, спирали и раковины и в считаные секунды оказался у выхода. Эд стал стучать, но эффект получился бы тот же, если б он колотил по пирамиде Хеопса: могучая литая дверь поглощала все отзвуки жизни. Он подумал, как, должно быть, громко орала Ирина – и ужаснулся. Тут он вспомнил о черепе с секретом и жетоне в своем кармане, боязливо покосился в сторону коридора, мертвец, похоже, перестал интересоваться пришельцем, а сам пришелец вновь наткнулся взглядом на уже знакомую нишу под козырьком, подошел ближе, наклонился. Что-то белело, он боязливо протянул руку, почувствовал твердую шарообразную поверхность. Тут же загорелись глазницы. Дрожащей рукой Эд просунул в темечко жетон, в черепе щелкнуло, и одновременно за спиной что-то клацнуло. «Сработал соленоид», – догадался Эд, испытывая простое человеческое счастье. И если б Мигульский был рожден музыкантом, то в ту же минуту, безусловно, в сердце его грянул бы доселе неведомый жизнеутверждающий марш – гимн свободе и избавлению. Но Эд не был музыкантом, потому что мыслил слишком практично. С чувством обновления шагнул он к свету, отдышался, подождал, пока уймется сердце. И только после этого неторопливо поднялся по лестнице. Наверху его встретил Кент.