Сергей Дышев - Куплю чужое лицо

– Ну и дурак! – крикнул он мне, отъезжая.

Я не стал бросать в его машину железнодорожную шпалу.

В одну из морозных ночей я взялся писать историю человека, которому сделали пластическую операцию лица. У нас почему-то стало холодно, я время от времени грел окоченевшие пальцы на абажуре настольной лампы. Пат лежала в постели, укутавшись до подбородка, лишь блестели глаза. Последнее время она была грустной и молчаливой, но не жаловалась, старалась во всем мне угодить. Вечером я накричал на нее по пустяку: поставила чашку на самый край стола, я задел ее локтем, она упала и разбилась. Пат сжалась, будто ожидая удара. Мне стало стыдно, но я почему-то сразу не сгладил свою ошибку. Хотел обнять, извиниться, но что-то удержало. Может, я стал слишком раздражительным и не хотел себе в этом признаваться? Наше будущее уже не казалось мне долгожданным и светлым, как летнее утро на берегу Индийского океана.

Заканчивался постылый февраль. Ночи становились все короче, а дни – черней. Утреннее пробуждение было отвратительным: приходилось сразу думать о деньгах.

Свой опус я назвал банально: «Человек, который потерял лицо». Я понес его в родную редакцию, где некоторое время работал и публиковался. После подложенной бомбы, унесшей жизнь моего друга Сидоренко, многое изменилось. Сновали незнакомые люди; в кабинете главного редактора сидел кудрявый человек лет сорока пяти. Он вопросительно глянул на меня из-под стальных очков. Я чуть не назвался Раевским, но вовремя спохватился. Новый хозяин кабинета представился Львом Аркадьевичем. Кабинет отремонтировали, убрали стену-перегородку, и теперь он стал огромным и неуютным. Я протянул рукопись и коротко рассказал, о чем речь. Пока он небрежно перелистывал страницы, я заметил, что публиковался в этой газете при Сидоренко.

– И на какую тему?

– «Горячие точки», коррупция…

– Как фамилия, говорите?

– Кузнецов, – ответил я, чертыхнувшись в душе.

Дай бог, чтобы равнодушия этого сухаря хватило на то, чтобы не трепать подшивку газеты в поисках материалов, подписанных Кузнецовым.

– Я отдам этот материал корреспонденту. Позвоните завтра.

До вечера я слонялся по улицам, читал объявления на фонарных столбах, заходил во дворы магазинов, предлагая свои услуги в качестве грузчика. Женщины, пахнущие колбасой, ощупывали меня подозрительными взглядами и торопливо отказывали. Мои роскошные физические данные не соответствовали привычному для них типу джентльменов, которые ищут счастье на магазинных задворках.

В последнем продмаге я использовал всю силу своих лучистых глаз. Плотная заведующая, выслушав мою скромную просьбу «кой-чего загрузить», вспыхнула помидорным огнем, очень смутилась и пролепетала, что я пришел очень поздно. Не знаю, какой смысл вкладывала она в эти слова – моя уходящая спина услышала порывистый вздох.

Утром я вновь пришел в редакцию. Лев Аркадьевич подозрительно глянул на меня и сказал:

– Мы беллетристикой не занимаемся. У нас серьезная газета. Не знаю, как было раньше, при бывшем редакторе, но сейчас наши читатели требуют – и вполне справедливо – давать точную фактологию нашей жизни, а не вымышленные истории. А у вас, извините, какие-то фантастические операции на лице, мрачный придурок, или идиот, ничего не ясно, жуткие подвиги, приправленные экзистенциалистскими мучениями… Кто этому поверит? Попробуйте обратиться в какой-нибудь журнал. И, кстати, зачем вы обманываете? Я попросил проверить – и никакого Владимира Кузнецова, пишущего на темы «горячих точек» и коррупции, в подшивке за все годы существования газеты не обнаружено. Есть Вольдемар Кузнецов, доцент культурологии, наш старый автор, но это, увы, не вы!

– Я подписывался под псевдонимом Раевский. Полистай на досуге и найдешь! Умник выискался!

Я захлопнул дверь.

Ни одного знакомого лица. Тошнотворный редактор… И тут мимо меня проковылял печальный Андрюшка-Ниндзя с загипсованным мизинцем. Был бы я с бывшей физиономией – он тут же заграбастал бы меня в свои объятия.

– Кто обидел Ниндзю?! – крикнул я ему в спину.

Это была коронная фраза, от которой все валились со смеху. Особенно когда Андрюха – глыба мышц и сала – был удручен какими-то обстоятельствами.

Он резко развернулся, будто для молниеносного удара, мой голос – как хлыст. В глазах изумление – и тут же разочарование. Я протянул ему руку, и он машинально пожал ее. Мы молча смотрели друг на друга. Я ждал – решил дать ему инициативу.