Сергей Дышев - Куплю чужое лицо

И тут меня будто потянули за язык.

– Я могу дать вам материал для сюжета.

– С удовольствием. Кстати, вы так ничего о себе не рассказали. Впрочем, я не даю вам даже открыть рта.

Нельзя сказать, что профессор был неплохим слушателем. Он сначала с трудом осваивал превратности моей судьбы, видно, пытался примерить на себя эти малопонятные зигзаги. В его жизни, вероятно, все было запланировано на годы вперед. Поступление в университет, аспирантура, научные статьи, кандидатская, докторская, коллоквиумы, конференции, семинары, принципы народности, партийности, доступности и непрошибаемости. Теория научного наслаждения искусством социалистического реализма.

Профессор кивал, и я позволил себе отвлечься вопросом:

– Глеб Сергеевич, все хотел уточнить, на чем вы специализировались?

– Не вдаваясь в подробности – это традиции русской и советской батальной литературы в творчестве Толстого, Шолохова, Фадеева, Казакевича, Симонова и других.

Я поблагодарил и продолжил рассказ. Пат сладко причмокивала во сне. Бог знает, что ей снилось. Я погладил черную головку, она во сне благодарно прижалась ко мне.

Профессор с восторгом выслушал историю о том, как я отказался принимать вторую присягу в украинских погранвойсках: «Есть еще настоящие офицеры!» Он плакал, когда я рассказывал, как умирал в полицейских застенках мой друг Валера Скоков, а я ничем не мог ему помочь. Он потирал руки, слушая истории всех моих побегов из недружественных лап полицейских Молдовы, укрепрайона чеченских бандитов и прочее. Мы уже подлетали к Москве, когда я тихо поведал о том, как мне сделали пластическую операцию. И тут, кажется, запас его прочности исчерпался, но не только прочности – и доверия тоже.

– Не ищите шрамы на моем лице. Все они сосредоточены в других местах. И, поверьте, их предостаточно.

– А что было дальше? – тихо спросил Чернорижский.

– А дальше – у меня никого не осталось во всем мире, кроме этого маленького существа.

Я погладил Пат по щеке, она тут же открыла глаза и спросила по-русски с трогательным акцентом:

– Приехали?

Мы летели всю ночь, догоняя утро. И не догнали, приземлившись только в полдень. Я помог Паттайе облачиться в пуховую куртку, купленную перед отлетом (на вторую, для меня, не хватило денег). Через «трубу» прошли в здание аэропорта.

Профессор попрощался со мной и протянул визитку.

– Мне бы очень хотелось встретиться с вами и услышать продолжение вашей истории. Позвоните, пожалуйста, если будет желание, и назначьте встречу на любое время.

– Хотите написать новый авантюрный роман?

– Скорее тут материал для трагедии.

Москва встретила нас крепким морозом и холодным солнцем. Пат с ужасом увидела, что у нее изо рта вырываются клубы пара. Но еще больше ее поразил снег, она наклонилась и взяла горсточку. Снег посыпался между пальцев, как сухой порошок.

– Ты что – снега никогда не видела?

– Только в холодильнике… Как тут холодно. Лицо щиплет!

Она попыталась высунуть ладошку из длинного рукава, но у нее ничего не получилось. Я подхватил сумки, и мы рысцой побежали к стоянке автобуса. Пат все время путалась в длинной куртке: в такой одежде никогда не ходила. Она пыталась приподнять полы, одним словом – умора! А меня, разморенного тропическими пляжами, пробрало основательно. Когда подошел автобус, мои кости так промерзли, что при сгибании в суставах трещали, привлекая внимание. Пат посинела, как недозревший баклажан. В автобусе она села у окошка и подавленно смотрела на бескрайние белые поля, пустыри, заснеженные ели. На каждой остановке в автобус ломились люди в однообразных темных одеждах.

– Как дела? – спросил я, беззаботно стуча зубами.

– Хорошо, – прошептала она фиолетовыми губами.

– Мне тоже! – не стал врать я.

Все-таки вернулся на Родину, да еще с экзотической девчонкой, которую непременно возьму себе в жены. Знакомые лопнут от зависти.

Подумал об этом – защемило. Нет у меня никаких знакомых. Давно бы пора обзавестись, да вот сам с собой еще толком не познакомился…

Потом мы нырнули в теплую утробу метро. Но я так и не согрелся: со всех сторон меня обжимали мороженые дубленки и шубы. На переходе сержант милиции проверил мои документы.

– Бомжуешь? – спросил он строго.

– Моржую! – ответил я.

Комната, которую я получил от ведомства, находилась в коммунальной квартире на Полянке. Старый дом неприлично обветшал, от него отваливалась штукатурка. Купцы, которые здесь жили, приходя глубокой ночью, скрипели половицами, вздыхали от хмельной усталости и валились на пуховые перины. Конечно, они не потерпели бы такую разруху. При коммунистах эти дома стали коммунальными. Они мельчали, обрастая изнутри новыми перегородками. А если их ломали, то уже вместе с самими стенами. Дом давно был безнадежно больным. Тут даже стены чихали.