Сергей Анохин - $амки

Да лучше бы поменьше, устало подумал Эдик.

Вдруг Маша соскочила с кресла:

– Мы ведь еще подумаем про это? И обязательно решим что-нибудь! Подожди-ка!

Она стремительно выскочила из комнаты. Эдик рефлекторно поднялся с дивана. Дверь со свистом распахнулась вновь, пропуская выпрыгнувшую из душа Машу, необутую, в чем мать родила.

– Тебе не хочется спать? – спросили они друг у друга.

– Мне с тобой хочется, – ответили они друг другу.

Отвертка, не глядя, включил музыкальный центр. На своем.

Они, не сговариваясь, вцепились друг в друга и медленно закружились. За окном начинало светлеть.

На улице было светло. Маша и Эдик уже много раз меняли темп и теперь двигались в быстром ритме, так и не присев от начала. У обоих так было впервые.

Но вот Маша прыгнула на диван, перевернувшись через голову, и блаженно заулыбалась в потолок. С такой же улыбкой Эдик опустился рядом…

Трель мобильника иглой вошла в мозг. На втором звонке Отвертка продрал глаза и увидел над собой улыбающееся лицо Маши. Она уже сидела рядом, будто так и не ложилась.

– Вот кто соня у нас! – наклонившись, она чмокнула его в переносицу. – А ну-ка чай пить.

Эдик автоматически глотнул из дымящейся чашки, которую Маря поднесла ему прямо к губам. Приготовить-то когда успела?

Продолжая надрывно повизгивать, мобильник настырно требовал внимания.

– Спасибо, Маречка. Дай трубочку.

Увидев цифры номера, он судорожным движением нажал зеленую кнопку.

– Выдрыхся? – как обычно, без «здрасте», жизнерадостно проорал Колокольчик. – Машку свою еще не затрахал?

Эдик стиснул зубы:

– Я не у Мари.

– За вранье пи… отдельная будет. Но потом. Короче, бросай все, срочно ко мне. Поедем к Перст… к Михаилу Николаевичу. Уж не знаю зачем, но сказал, ты ему теперь снова нужен. Пиар-р-ретик… Не вздумай опоздать.

Дисплей телефона уже погас, но Эдик продолжал лежать с трубкой в руке, осваивая услышанное. Маша внимательно смотрела в молчаливом ожидании.

Отвертка резко поднялся, хватая ее за плечи:

– Милая, любимая, вот он. Наш настоящий час.

Михаил уже выпил несчетное количество чая, забил окурками пепельницу и мусорное ведро, а Леси с Беседой все еще не было. Снова звонить не хотелось. Два часа назад они разговаривали последний раз – уже на подъезде к Москве. Ясно, пробки, но все равно, почему же так долго?..

Хлопнула входная дверь. И вот уже Леся повисла на шее, за ее спиной широко улыбался Беседа.

Господи! Как же он изменился!

Нет, не постарел, не поседел – возмужал. Сквозь растрепанные Лесины волосы Ученый рассмотрел широкие, каких раньше и представить было невозможно, мускулистые плечи, спокойный, незамутненный сомнениями и неуверенностью взгляд умных внимательных глаз, твердую решимость когда-то круглого и безвольного детского подбородка. И будто догадавшись, о чем он думает, Леся громким театральным шепотом сообщила:

– Он такой крутой стал, просто диву даюсь…

Джон ждал возле вагона с охапкой цветов. Ей даже подумалось, что так он стоит на перроне уже не первый час – с тех пор, как получил ее телеграмму и примчался на вокзал.

Он, как всегда неловко, сунул ей в руку букет, растерянно, не зная, чем теперь занять освободившиеся руки, посмотрел на нее:

– Как доехала? – спросил, как всегда невпопад, и смутился.

Леся грустно улыбнулась, слегка наклонилась и поцеловала в лоб:

– Пойдем куда-нибудь, поговорим.

Центральный зал Московского вокзала в Петербурге только поначалу показался похожим на Ленинградский. Здесь все было не так: вместо дешевых, грязных забегаловок и непрезентабельных киосков – бизнесцентр, магазины с книгами, цветами, сувенирами, на постаменте – бронзовый бюст Петра; народ перемещается чинно, как бы подчеркивая традиционное достоинство жителей культурной столицы, без излишней суеты и толкотни; даже челноки и мешочники какие-то необычно тихие и несуетливые.

– Я на машине…

– Ой, конечно же! «Фокус»?

– «Мустанг».

Она притворно строго взглянула на него:

– Непатриотично как-то. Мог бы купить модель собственного производства, так сказать.