Сергей Анохин - $амки

– Но я хочу! Маленького такого… И тихо заплакала.

Он подошел, осторожно прижал ее рыжую голову к груди, начал тихонько поглаживать:

– Знаю я, как ты маленьких любишь. Сколько раз видел…

Это было правдой. Эгоистичная, безбашенная Анастасия совершенно преображалась, увидев где угодно какого угодно малыша. Она забывала обо всем, полностью переключаясь на это маленькое чудо. Всегда находила с ним общий язык, непременно одаривала чем-нибудь – непонятно каким образом, но для любого ребенка, как будто специально, в каком-нибудь из карманов она находила конфету, игрушку, фенечку. И дети ее обожали. Даже странно, что она в архивный пошла, а не в педагогический… Вот бы вышла из нее воспитательница!

– Настенька, – ласково успокаивал он ее. – Пожалуйста, будь умницей, послушай меня – а я не враг тебе, честное слово – сделай аборт.

Она жалобно, совсем по-детски, всхлипнула:

– Вдруг у меня больше никогда не будет?

– Ну о чем ты говоришь? Сама же только что сказала: здоровый молодой организм и все такое… Главное, брось травку и не пей, и все будет хорошо.

– А ну как плохо сделают? – Похоже, она уже была согласна.

– Мы найдем тебе самого лучшего врача, самую лучшую клинику. Я за все заплачу.

Настя отшатнулась, глаза стали злыми и жестокими.

– Заплатишь, да? Откупиться решил? На все ради своей Леськи готов!

– Не начинай, – устало сказал он. – Ищи врача. Любого, какого сочтешь нужным. Я заплачу…

– Заплатишь, – согласилась она и добавила: – И она заплатит. Когда-нибудь…

– Она, – кивнул Перстень.

– Но они ж с Леськой лучшие подруги! Много лет уже. С тех пор как мы с ней разошлись, столько воды утекло, помирились…

– Баба есть баба. Злопамятна, мстительна и коварна. Особенно эта. Такая же, как братец.

– ?!..

– Ты ж не думаешь, что она одна все это провернула? Ну, с абортом-то понятно – она. А заводик – это по части Нанайца. Будто ты с ним первый день знаком.

Нет, не первый.

Да, Нанаец честно приносил долю, да вроде и был своим, но именно он подписал их под воров. Именно он убедил платить им. Сам и носил.

Только этим и живут воры в законе – сосут ренту со своих фуфловых титулов. Балласт из красного совка. Правильно Отвертка зовет их коммунистами. Только тянуть, только жрать, сдирать с тех, кто способен заработать. Еще понтуются, блатари, со своей «романтикой» параши. Сколько бабок тогда им ушло? Миллионы!

Ну ничего, дойдет и до этих гнид. Ферзей из себя ломят, когда пешки не стоят…

Отвертка со своим невероятным журналистским и «классовым» чутьем убеждал, доказывал, что не все бабло ушло к ворам, что-то прилипло к рукам Антона. Но фактов не было. Не накопал.

И все же…

– Не может этого быть, – тихо произнес Михаил, уже понимая: может.

– Ну, тебе, конечно, видней. Только я на твоем месте хотя бы проверил.

Банковская ячейка была пуста.

Он резко обернулся к клерку:

– Что это значит?

– Странно, Михаил Александрович, что вы не знаете. Три дня назад господин Рожкин приехал, закрыл счет, забрал документы.

– Как три дня назад? – совсем ошалел Ученый. – Он же в Италии был… И где теперь документы?

Менеджер развел руками и со странным выражением посмотрел на Михаила. Во взгляде банковского служащего читалась жалость, смешанная с презрением: что, лоханулся, кинули тебя? Эх, дурашка…

Он медленно побрел к выходу.

Как же так? Больше десяти лет вместе. Сколько всего было, сколько пройдено… Нет, не должно этого быть!

Он быстро набрал номер Антона.

– Ну и как там твое дельце? – как всегда насмешливо поинтересовался Рожкин.

И по тому, как были произнесены эти слова, Ученому стало совсем тоскливо. Уже ясно понимая, что произошло неотвратимое, он прошипел:

– Что ты задумал, гад?

Нанаец ответил спокойно, будто давно ждал этого вопроса:

– Что задумал, то и исполнил. Ты в банке побывал, а? Хорошо там пошарил?

– Как ты успел? – тупо спросил Михаил. – Ты же летал в Болонью…

– Ха, в Болонью!.. Я там два месяца назад был, когда ты, чмо, думал, что я на Канарах брюхо коптил. Тогда и подписал новый договор. На себя. А потом провел допэмиссию – ты же, козел, полностью мне доверял, а? Даже не удосужился проверить ни разу. А я всю эту неделю в Москве занимался переоформлением – право-то подписи есть. Так что, теперь сиди, придурок, с одной своей вшивой акцией. Потому как у меня после допэмиссии семьдесят шесть процентов, и двадцать три – у Насти!