Сергей Анохин - $амки

Девушка расплакалась, два мента выводили ее поддерживая под руки с двух сторон. «Ну не надо, брось ты, весело даже, мама твоя обхохочется, две недели сплошных приколов», – донеслись до Михаила виноватые слова сержанта. Зато подавленный усатый мужик вдруг преобразился: «Гниды фашистские! Правильно люди делали! Теперь-то я к ним приду, всегда вместе с ними буду!» – громко крикнул он, услышав приговор, и широким шагом пошел к выходу, едва не расталкивая ментов.

Прочие ребята вели себя откровенно нагло. Да, был, да, пришел специально, да раздавал листовки, да, кричал лозунги, и дальше буду так же поступать!..

Судья, как казалось Михаилу, исподволь улыбалась, когда те выкрикивали свои речи. Михаилу это нравилось: тут было что послушать, хотя он много не понимал – слишком много «-измов» и «-аций», каких-то политических научностей. Но понятно было, что они против власти, против коммунистов и при этом действительно уверены, что скоро победят (почему? откуда это взяли? при такой-то махине – и против?!). Все это Михаилу, как ни странно, однозначно нравилось. Он уже примирился с грядущими семью, а то и десятью сутками и нисколько не жалел, что его занесло на Пушку. Наоборот.

– Слушается дело Стерхова, – объявила судья.

Михаил шагнул вперед и заговорил, не дожидаясь надоевших вопросов:

– Знал, что митинг неразрешенный. Потому и пришел. И специально не стал уходить. Я против коммунистов. Я за чехов и словаков и чтоб оттуда убрали советские войска. Жалко, что листовок с собой не было и не все я пока просекаю, чтобы другим объяснять. Теперь всегда буду в таких митингах участвовать, особенно в запрещенных.

Михаил широко улыбнулся, подмигнул судье и повернулся к обвинителю:

– Не обижайте только, давайте по самой строгой!

– Привет мученикам режима! – весело взвизгнула Светка.

Она восседала в секретарской деканата и с любопытством смотрела на Стерхова.

– А ты что тут делаешь? – удивился он.

– А я в академке, вот и взяли пока секретарем.

Точно, припомнил он. Светка так и не сдала летом «вышку», думала, вообще выгонят, но, видимо, как-то достала справку о болезни.

– Слушай, а как там было? – Под «там» она, понятно, подразумевала «в тюрьме».

– А ты откуда знаешь?

Она пожала плечами:

– Так все знают… Вот тебя и вызвали. Ну иди, он сегодня вроде добрый… Ни пуха!

Декан с интересом посмотрел на Михаила, хмыкнул, кивнул на стул:

– Ну рассказывай, как нарушал общественный порядок.

Михаил сел и начал нудным голосом:

– Да что рассказывать? Был на митинге, слушал, тут меня и забрали…

Декан досадливо махнул рукой:

– Ладно, понял. Будет комсомольское собрание, повинишься, скажешь, что случайно, что просто из любопытства… Ну, в общем, сделают тебе выговор – с занесением или без оного – и учись дальше. У деканата к тебе претензий нет, отличник, так что, думаю, проскочишь.

– Но я не случайно…

– Все! Пошел вон, – рыкнул декан и уже совсем миролюбиво добавил: – Стерхов, тебе надо, чтоб тебя за аморалку отчислили? Нет? Тогда не выступай… И давай, учись лучше – это полезней, а политику оставь политикам… грязное это дело. А на собрании я за тебя поручусь.

Михаил обреченно кивнул.

Понятно, что декан добра желает. Но почему даже он, явно сочувствуя, не желает слышать правды, признать, что настало другое время?..

Но все получилось совсем не так, как планировал декан.

Собрание было даже не факультетским, а всего МАДИ, и вел его комсорг института – подающий большие надежды аспирант Антон Сергеевич Рожкин. И, конечно, никто, даже декан, не ожидал, что новоиспеченный коммунист – всего-то полгода с партбилетом – станет так рьяно выступать за изгнание «из стен уважаемого учебного заведения» антисоветски настроенного «распространителя гнусной клеветы на нашу страну» и «пособника ЦРУ». На Рожкина с удивлением смотрели не только щенки-студенты, но и умудренные опытом преподаватели.

– И я настаиваю на исключении Стерхова, как человека, запятнавшего честь нашего института! – закончил свою пылкую речь Рожкин.

Собрание тянулось долго. Декан и даже факультетский комсорг просили о снисхождении, напоминали об успехах в учебе и спорте, припомнили даже участие в выпуске какой-то стенгазеты. Все было напрасно. Рожкин был тверд как скала. Видимо, для отчета в Московском горкоме комсомола ему до зарезу нужна была жертва…

После собрания декан поманил Михаила пальцем:

– Послушай, Стерхов, мне на кафедре сейчас лаборант нужен. Поработаешь годик, все забудется, и восстановим тебя. Приходи завтра в пять, поговорим.