Виталий Гладкий - Сплетающие сеть

Все его страхи – результат не до конца сформировавшейся белой горячки.

А как охарактеризовать, например, Зосиму? Прожил столько, что нам, молодым, можно лишь слюнки глотать – нынче сколько не живут. И попал в дурацкую историю, как кур в ощип. Из-за примитивной боязни оказаться в качестве свидетеля на судебном разбирательстве. Останься он в деревне – гляди, все и обошлось бы.

Теперь не обойдется. И к бабке не надо ходить, чтобы узнать свою судьбу. Как поется в блатной песне "Вагончик жизни покатился под уклончик…". Лучше не скажешь. Мы все под прицелом и курок уже взведен.

Что касается нас с Каролиной, то и мы не лучше. По крайней мере, я – точно. Учит меня, дурака, жизнь, учит – и все без толку.

Разве я не чувствовал, что нужно в срочном порядке рвать когти? Чувствовал. Ну и что? А ничего. Так и остался, прилип к острову, как банный лист к заднице. Вот и получил… фашист гранату. Доказывай теперь, что ты не негр, что земля круглая и к тому же вертится. Сожгут на костре, словно еретика, и как звать не спросят.

Каролина… А такая ли она дура, как тебе кажется? Сомнения, сомнения… Ты уже эту тему мусолил сто раз, дружище. Результат – нуль. Принимай все как есть. Когда придет время собирать камни, вот тогда и выяснится, кто есть кто.

И вообще, как говорил один классик, дурак – это всякий инакомыслящий. Так что земля, это скопище дураков, которые сошлись в единственном – дружно пилят сук, на котором сидят.

Эта мысль принесла мне неожиданное облегчение. Я даже улыбнулся. А что, хорошо ощущать себя не изгоем, а представителем весьма многочисленного племени безмозглых идиотов. Умирать скопом гораздо легче, нежели в одиночку…

Подлая "вертушка" будто подслушала мои мысли. Едва мы вышли на открытое место, – болотистый участок, поросший невысоким подлеском – как в воздухе раздался до боли знакомый шум винтов. Он приближался с запада. Там находилась "цивилизованная" сторона нашего захолустья – военный городок у железной дороги, возле которого прилепился захудалый аэродром и склады с ГСМ.

– В болото! – заорал я, как оглашенный. – Поторопитесь! Всем влезть по шею в воду и держаться поближе к кочкам!

– Как… почему!? -в полном недоумении спросила Каролина.

– Вертолет, мать вашу!.. – объяснил я доходчиво. – Смотрите вверх и вправо! И ныряйте, ныряйте быстрее!!!

Больше приглашать никого не пришлось. Все посыпались с тропы как горох. Даже казалось бы вялый и медлительный Пал Палыч. Спустя две-три секунды наши головы торчали из болота как четыре поганки.

Хорошо, что в этом месте было неглубоко, а дно оказалось твердым, почти без ила. Правда, вода не отличалась чистотой и приятным ароматом, но эти неудобства не шли ни в какое сравнение с грязевыми ваннами, которые мы принимали вчера.

Вертолет вначале пролетел почти над нашими головами и скрылся за верхушками деревьев, но мы зря облегченно вздохнули. Спустя две-три минуты, в течение которых я с трудом (применяя очень крепкие выражения) удерживал свою команду в подводном положении, "вертушка" возвратилась и начала описывать над нами концентрические круги.

Это продолжалось добрых полчаса. Несмотря на летнюю пору, воду в болоте никак нельзя было назвать теплой. Вскоре мы начали зуб на зуб не попадать; в особенности Каролина.

Только Пал Палычу водные процедуры пошли на пользу. Его взгляд стал осмысленней, а на лбу появилась поперечная складка, предполагающая процесс мышления. Что могло означать лишь одно: Пал Палыч наконец вышел из запоя. Или начал выходить.

Вертолет кружил и кружил над болотцем как коршун, высматривающий добычу. Неужели нас заметили?

Нет, такого просто не могло быть! Мы попрятались раньше, чем "вертушка" выпрыгнула из-за горизонта.

И все-таки настойчивость пилота, сидевшего за штурвалом большой винтокрылой машины, не могла быть случайной. Что-то удерживало его на месте, хотя, судя по кругам, точной локализации объекта, заинтересовавшего пилота или пассажиров вертолета, не существовало.

Я не стал ломать голову над этой загадкой. Не до того было. Наверное, где-то неподалеку из-под земли били ключи, и температура воды, по запарке показавшаяся нам вполне сносной, понизилась до совершенно неприемлемой.

Если поначалу мы лишь зубами выбивали дробь, то теперь стали синюшного цвета и очень напоминали утопленников. Каролина смотрела на меня такими умоляющими глазами, что в другое время и при иных обстоятельствах я бы пустил от жалости слезу.