Виталий Гладкий - Убить зверя

Они уснули, когда солнце уже заглядывало в окна квартиры. Он проспал не более часа – нужно было торопиться домой, чтобы вывести на прогулку Грея. Но и за этот короткий промежуток ему приснилось больше цветных снов, чем за всю его длинную жизнь.

Отступление 4. Зона Сиблага, 1955 год Браконьеров было трое. Мужики все здоровые – как на подбор. Один из них, уже седеющий бородач, похоже, был за главного. Они уже разрубили тушу лося на несколько частей и грузили на вездеход.

Егор услышал выстрелы еще на подходе к Соленой пади и чтобы сократить и облегчить путь пошел напрямик через молодой сосняк. Рядом с ним бежал черный, как смоль, Уголек – сын Лешака. Он был еще молод, но по статям уже превосходил любого из псов, охраняющих находящуюся неподалеку от кордона спецзону, где за тремя рядами колючей проволоки отбывали наказание особо опасные рецидивисты.

Волкодав нетерпеливо рвался вперед, и Егору время от времени приходилось охлаждать его молодой пыл тихим коротким посвистом.

Егорша так и остался на кордоне, хотя его звала к себе тетка, сестра матери, проживала в городе, расположенном в центральной части страны. С надежными людьми, которые согласились бы годами жить в таежной глухомани, у руководства заказника были большие проблемы, а потому подростка оформили егерем быстро и без лишней волокиты, хотя его возраст и стал камнем преткновения в отделе кадров. К счастью, среди начальства нашлись добрые и совестливые люди, понимающие, что бедному сироте просто деваться некуда, и спустя два месяца после смерти родителей Егорша уже тропил тайгу в форменной фуражке. Долго осваиваться в новой роли ему не пришлось – отец приучал его к егерским обязанностям сызмальства. С деда-прадеда охотник-промысловик, он ни сам не мыслил жизнь без таежного приволья, ни сыну Егору не желал иной доли.

Прошли годы, и руководство заказника не могло нарадоваться молодым егерем. Он успевал везде и всюду, его северный кордон числился среди образцово-показательных, а браконьеры старались обходить территорию Егора стороной – он не давал спуску никому и не знал пощады. Смышленый парнишка настолько хорошо изучил тайгу, что мог пройти весь свой участок с завязанными глазами. Впрочем, опасливое отношение со стороны двуногих хищников к северному кордону имело под собой более веское основание, нежели просто боязнь молодого егеря. Ушлые мужички били зверя в заповедных местах и в сталинские времена, наплевав на жестокие законы и карабины лесничих. Но никогда прежде у егерей не было таких помощников, как у Егора.

Спустя несколько месяцев после вступления в должность Егорша смотался в деревеньку, где прикупил у деда Анфима, старого промысловика, суку по кличке Найда. Она приблудилась в деревню еще щенком, и только мудрый старик сумел рассмотреть в отощавшей бродяжке со свалявшейся шерстью и гноящимися глазами истинную породу, которой просто нет цены. Где она родилась, кто ее бросил – а может она сама сбежала – так никогда и не узнали. Никто не смог определить и от каких родителей произошла Найда. В крови суки было столько примесей, что только опытный профессор-кинолог мог сказать, почему у нее такой высокий рост, маленькие уши, короткий, будто обрубленный хвост, неестественно широкая грудь и клыки, как у тигра.

Как бы там ни было, но через три года Найда стала местной знаменитостью. Более жестокой и злобной фурии в образе пса не могли припомнить даже видавшие виды охотники промысловой артели. На охоте она могла дать сто очков форы любой лайке, а в драке полосовала противников почище матерого волка. Когда Найда шла по деревне, псы разбегались от нее будто от чумы. Особенно любила она брать медведя. Ее коронным приемом было запрыгнуть ему на холку и вцепиться в шею. Чего только не делал бедный зверь, чтобы сбросить со спины безмолвное свирепое чудовище, медленно и неотвратимо перемалывающее своими широкими челюстями-капканами его жилы и мышцы. Спасти зверя могло только чудо или нерадивый охотник, забывший дома ружье. Но самым интересным было то, что Найда не подпускала к себе кобелей. Промысловики готовы были заплатить Анфиму любые деньги за щенка от этой странной суки, но очередь росла, а дед только горестно пожимал плечами и материл Найду на все заставки.

Наконец совсем отчаявшийся Анфим, которому перевалило за восемьдесят, решил ее продать. На охоту он уже не ходил – ноги подводили, хотя глаз был по-прежнему зорок – а Найда ела за троих псов, что при его скудном домашнем бюджете оказалось чересчур накладно. Поначалу охочих купить ее нашлось немало. Но первый же покупатель вернул суку ровно через два дня и даже не потребовал своих денег обратно; впрочем, дед уже их потратил, что он сразу и поспешил ему сказать. После приходили и другие, все деревенские, однако итог всегда был один: через несколько дней Найда благополучно возвращалась в свою конуру, а старый Анфим смущенно объяснял горе-купцу, что к сожалению его денежки уже разбежались.