Виталий Гладкий - Убить зверя

– Зачем? – при упоминании прозвища майора Клевахина вор "в законе" дернулся будто ему кто-то вонзил шило в ягодицы.

– Я уже говорил, что он в состоянии найти неизвестного стрелка; Штымп – настоящий профи. Но как скоро это случится – вот главный вопрос. Поэтому я предлагаю для ускорения поисков Штымпа простимулировать.

– Это как же? – иронично покривился Базуль. – Отвалить ему кучу бабок? Пулю ему, псу легавому, в затылок!

– С пулей успеется, – мрачно возразил помощник "положенца". – А сейчас Штымп будет нам очень полезен.

Можно предложить ему денег…

– Штымпа нельзя посадить на крюк, – перебил его Базуль. – Факт. Всем деловым это известно… – тут он запнулся, видимо, вспомнив, что Балагула зоны и не нюхал; а затем закончил: – Такой номер не катит.

– Или быстрое повышение по службе, – невозмутимо продолжил Балагула. – А возможно решить вопрос с ремонтом квартиры. И самый последний, гнилой вариант – припугнуть.

– Ты и впрямь валет, или притворяешься? – начал закипать Базуль. – Штымпа на мякине не проведешь. Его столько раз брали в оборот, что он давно бояться перестал.

– И все равно нужно со Штымпом поговорить. Если он такой неподкупный, то его можно поймать на другом.

– Что ты мне тут буровишь!? Сказано тебе: Штымп – дохлый номер. И точка.

– Нужно предложить ему в кладбищенском деле сотрудничество…

В кабинете Базуля воцарилась гробовая тишина. И так невысокий Балагула как будто стал еще ниже, утонув в мягком кожаном кресле. Вор "в законе", налившись кровью словно упырь после ночной охоты, молча пожирал его глазами. Но бывший борец стойко держал взгляд пахана, хотя, похоже, на душе у него кошки скребли.

Молчание длилось долго, не менее двух минут. За это время лицо Базуля постепенно приобрело нормальную окраску, а в глазах начал мелькать огонек разума, до этого почти полностью потушенный первобытной злобой.

– Лады… – вдруг выдохнул он и резко встал. – Действуй, как нужно. Только держи от меня этого… – у "положенца" не хватило словарного запаса, чтобы выразить свое отношение к майору Клевахину, – подальше. А я завтра поеду на похороны Сандро. Думаю, там соберутся все те, кто мне нужен. Вот и побазарим… о делах наших скорбных…

Базуль показал Балагуле спину и отошел к окну. Помощник понял, что аудиенция закончена. Промямлив с почтением прощальные слова, он неслышно вышел из кабинета и тихо притворил дверь.

Напольные часы пробили двенадцать. День выдался ясным, погожим, но Базулю очень хотелось, чтобы он закончился как можно быстрее.

Еще не до конца проснувшись, старик уже знал, что на улице сырая промозглая погода – противно ныло старое пулевое ранение, полученное в схватке с браконьерами, а левое предплечье, когда-то побывавшее в медвежьей пасти, казалось воткнули в муравейник. Он выглянул во двор и с отвращением поморщился – от мелкого занудливого дождя рябило в воздухе, а унылый асфальт блестел так, будто на нем разлили грязное машинное масло.

Сегодня обычная физзарядка его просто вымотала. Он никак не мог сосредоточиться на упражнениях, а потому больше энергии отдал в борьбе со своими не очень радостными мыслями, нежели с гимнастическими снарядами. Тогда старик стал под ледяной душ и торчал под ним минут десять, пока кровь в жилах не побежала с такой скоростью, что за нею не стало поспевать сердце.

Выпив на завтрак стакан горячего молока с булочкой, он часок погулял с Греем, а затем, немного поразмыслив, стал решительно переодеваться в новый костюм и ни разу не надеванные туфли. Когда уже возился с галстуком – узел все время получался какой-то кривой, однобокий – до него наконец дошло, что сегодня он забыл побриться. Поминая всех святых, старик разоблачился и, поменяв лезвие в безопасной бритве, полчаса скоблил щеки и подбородок с таким тщанием, будто шел не просто в город на прогулку, а по крайней мере получать орден.

Егор Павлович вышел из дому около полудня. Дождь прекратился, и серое сонное небо начало постепенно оживать, окрашиваясь в голубоватые тона, кое-где тронутые розовыми мазками пока еще прячущегося среди туч светила. Старик не захотел садиться в автобус и бодро прошагал до семнадцатой больницы шесть кварталов. Когда показались массивные чугунные ворота с литыми финтифлюшками, за которыми виднелись розово-белые корпуса, он замедлил шаг и поискал глазами. Заметив такси, припаркованное возле проходной, старик подошел к машине и с минуту разговаривал с водителем. Затем, сунув ему в руки деньги, он медленно и нерешительно зашел на территорию больницы.