Сергей Алексеев - Удар «Молнии»

Его появление еще больше насторожило Грязева, оторванного от ситуации в кругах ФСК. Новый знакомый рассказал ему, как погиб генерал Дрыгин, и предложил подвезти домой. Однако по дороге уговорил заехать к нему на квартиру и помянуть деда Мазая по-настоящему, дескать, живет он сейчас один и в такую скорбную минуту не хочется оставаться одному в пустом доме. Мол, и у тебя та же история.

Саню Грязева действительно ждала пустая квартира, где он не был около трех месяцев. Но закавыка была в том, что он не говорил Мангазову, где и с кем живет. Можно было сделать единственный пока вывод: вокруг деда Мазая шла какая-то странная пляска и он, Грязев, с дороги, с «корабля», попал на какой-то любопытный «бал». Он решился заехать в гости и оттуда уж позвонить Головерову либо Тучкову и прояснить обстановку. У себя дома Мангазов стал смелее, развязнее, сразу перешел на «ты» и на правах старшего начал диктовать свои условия. В первую очередь загнал Грязева в ванную, а тем временем принялся собирать на стол. Саня не успел позвонить — попросту был не допущен к телефону навязчивой заботой и вниманием, а когда домывался — услышал в квартире женские голоса и смех. Оказалось, что однокашник покойного деда Мазая вызвал своих знакомых женщин, чтобы приготовили поминальный ужин: вроде бы несолидно мужикам заниматься кухней.

Грязев не раз встречался с породой навязчивых и невероятно гостеприимных людей и всегда чувствовал себя неловко, не мог отказать и непроизвольно вынужден был подчиняться. Мангазов оказался именно таким, однако Саня угадывал в этом скрываемый умысел. Встреча возле могилы на Ваганьковском была не случайной, новый знакомый был слишком участливым к его судьбе и своей опекой стремился парализовать самостоятельность и независимость гостя. После ванны он чуть ли не насильно заставил Грязева снять грязную одежду (у Сани не оставалось ни одной чистой рубашки) и вручил ему новый спортивный костюм из своего гардероба. Все мысли и хлопоты Мангазова как бы теперь сосредоточились на госте, и скорбь по генералу отошла на второй план. Женщин он позвал двух, с определенным расчетом, причем коротко стриженная, мальчишечьего вида проявляла знаки внимания к хозяину, а вторая — мягкая в движениях, но крепкотелая Валя не скрывала интереса к гостю.

В этом доме слишком мягко стелили, чтобы верить всему, что происходит и произойдет еще.

Наконец, он добрался до телефона, проявив нарочитую волю гостя, и стал названивать всем, чьи номера помнил. Головерова сеть оказалась на повреждении, Тучков не отвечал вообще, Отрубина не оказалось ни дома, ни на работе. И тогда Грязев набрал телефон деда Мазая. Трубку взяла жена: в тоне нескольких дежурных слов, произнесенных ею, Саня услышал скорбь. Не издал ни звука, отключился, оставшись в растерянности.

Стол у хозяина напоминал больше свадебный, чем поминальный, однако даже после трех рюмок коньяку пища не полезла в горло. Грязев хотел побыть один и запросился домой. Мангазов и слушать не хотел, поскольку час был поздний, машину он отпустил, а отправлять гостя на метро считал вообще неприемлемым вариантом. Грязеву многое показалось странным в поведении хозяина, однако проявлять крайнюю решительность и обижать его тоже было неловко. Он согласился на ночевку и скоро улегся в отдельной комнате на мягкой тахте. Предназначенная для него дама пришла через несколько минут и присела возле Сани.

— Я сегодня не в форме, — сказал он. — Ложись и спи, завтра разберемся. Спокойной ночи.

Скатившись на один край, натянул одеяло и попытался сосредоточиться, прокрутить последние события в памяти и выстроить логику их развития. И неожиданно ощутил прилив стыда. Игры с милицией, погони, постоянный самоконтроль сделали свое дело: он стал маниакально-подозрительным, и естественное радушие человека, тем более обостренное скорбью, растолковал черт знает как! Они оба с Мангазовым опоздали на похороны, и это обстоятельство, разумеется, объединило их. Ко всему прочему, впереди была одинокая ночь… А он постарался устроить праздник, пусть поминальный, но все равно праздник! Он видел, что Грязев с дороги, обносившийся, немытый, без домашнего тепла и женского внимания. Взял и, как всякий внимательный, благородный человек, создал для бродячего «зайца» маленький рай. У деда Мазая случайных друзей не было…

Он встал, набросил халат и вышел на кухню. Хозяин курил, сидя в плавающем кресле, а его женщина убирала со стола.