Но старица ничего не ответила. Разглядывала Клавдия Симеоновича, будто диковинное насекомое. А глаза неподвижные, смотрят равнодушно. Ничего по таким глазам не понять.
Клавдий Симеонович опустил взгляд, чтоб руки ее рассмотреть. Руки – они много чего могут о человеке сказать. Однако и тут его ждала неудача: пальцы «матушки» прятались в широких рукавах.
Поняв, что более ничего не добьется, Клавдий Симеонович отполз на коленях к стене, сел, голову в изнеможении назад запрокинул.
– Ах, черт! – Он стукнул кулаком по оструганным доскам. – На погибель свою встретил я этого доктора! Кабы не он, треклятого Кузьму лечить я бы не сунулся. Глядишь, еще бы и сам цел остался.
– Какой такой дохтур? – спросила вдруг старица.
– Да есть один, прозывается Павлом Романовичем. Свела меня с ним нелегкая. Все неприятности мои нынешние из-за него, аспида!
Это, конечно, было преувеличением, однако на тот момент Клавдий Симеонович искренне верил в сказанное.
Казалось бы, какое «матушке» дело до безвестного врачевателя? Однако она внезапно заинтересовалась.
– Так это он тебя обучил?
– Он самый. Да только невелика наука. Толком-то ничего и не знаю.
(А про себя, кстати, подумал, что быть доктором – не такая уж великая хитрость.)
Сказанное отчего-то повергло «матушку» в задумчивость, и весьма продолжительную. Потом она встала и, не говоря ни слова, вышла за дверь. Вместо нее в комнату сунулся один из стражей со своей неизменной дубинкой. Поглядел на Сопова строго, бухнулся рядом на лавку. Видно, перед тем он успел отобедать – потому что по комнатке поплыл густой дух свежескушанной редьки.
Сопов сморщился, отодвинулся.
Но тут страж отколол такой номер: не поднимаясь, приподнял одну ногу, а потом издал звук, слышать который приличному человеку совершенно невместно. Для измученного переживаниями Клавдия Симеоновича это оказалось слишком.
– М-мерзавец!.. – взревел титулярный советник и замахнулся, чтобы съездить охальника по уху.
Но тот оказался проворней: плеснул с места своею дубинкой, и свет тут же померк в глазах Клавдия Симеоновича.
* * *
В себя титулярный советник пришел, по всему, не скоро. Во-первых, был он уже не в соборной, а в избе у Кузьмы. И не на полу, как пес безродный, – на лавке лежал, а под боком уже знакомая медвежья шуба подоткнута.
Вздохнул, заворочался. Голова болела отчаянно.
Сопов выпростал из-под шубы руку и нащупал на лбу шишку величиною с кулак. Знатно угостил стражничек!
Но по сравнению с тем, что ожидало его впереди (обещаниями старца-кормщика), шишка была сущею чепухой.
И все-таки удивительно, подумал Клавдий Симеонович, зачем они меня сюда перетащили? Неужто прямо тут станут разделывать?
Сопов огляделся. Он не очень хорошо представлял, каким именно образом можно вытопить из человека жир. Надо полагать, какая-никакая оснастка все же потребуется.
Однако ничего подобного поблизости не наблюдалось. Ни устрашающих инструментов, ни жаровни. Да и печь, кстати сказать, не топилась.
От этого на душе несколько полегчало. Однако настоящее удивление еще ждало впереди.
Как раз в тот момент, когда Сопов изучал свою знатную шишку, за спиной раздался знакомый голос:
– Очнулся, болезный. Капитолинушка, обиходь гостя!
Клавдий Симеонович вздрогнул и оглянулся. Видит: сидит у другой стенки Кузьма, смотрит с улыбочкой и всем своим видом показывает, что рад возвращению Клавдия Симеоновича прямо-таки несказанно.
Вот тебе и морген-фри!
Павел Романович молчал, слушал. Смотрел на вновь обретенного спутника. И размышлял: что же в услышанном правда?
Между тем Сопов отодвинул пустую миску, промокнул губы платком. Сложил его и спрятал обратно в карман.
Сказал:
– Воистину: девять жизней у кошки. Можете мне поверить.
Он пнул ногою корзину, в которой уютнейшим образом почивал Зигмунд.
Кот немедля приоткрыл глаз, глянул неодобрительно. Потом принялся мыться. Особенно обихаживал левое ухо – под ним виднелась свежая ссадина. Закончив, снова улегся и заурчал на манер маленького мотора. Что, как известно, свидетельствует о полном кошачьем удовольствии и благополучии.
Разговор происходил в китайской фанзе. Пришли они сюда прямо с вокзала. После их случайной встречи на перроне заштатного городка Цицикара – не сказать, чтобы бурной, но вполне дружеской – Клавдий Симеонович расставаться не пожелал.
– Кто знает, – заявил он, – уж не судьба ли нас сводит? Я вот склоняюсь именно к этому. Не стану больше ее искушать. Далее с вами пойду. Тем более что в чреве бронепоезда отчего-то не чувствую себя в безопасности. Скажете – парадокс?
Читать дальше