Сергей Зверев - Приговор приведен в исполнение

– У нас нет времени для подобных экспериментов. Инсценировки хорошо смотрятся в кино. Там если стреляют, то всегда точно в цель. Машина должна быть чистой, по возможности, – Дмитрий сделал специально ударение на последнем слове. – Ты прав, что касается «КамАЗа». Достать его представляется делом сложным, но все-таки возможным.

– Кто этим займется? – вставил Дробин.

– Думаю, – глубокомысленно сказал Гуляй, – не мы. Предыдущий опыт зарабатывания денег выявил мою полную несостоятельность в коммерции. Что касается Пашки, – он ехидно усмехнулся, – с такой мордой, как у него, в местном ауле ему скорее дадут несколько килограммов маковой соломки, чем грузовик.

– Врешь ты все, – запыхтел Дробин, обиженно косясь на Вовку. – Морда моя не хуже твоей будет. А насчет коммерции, забыл, как в армии сменял три ящика трофейной тушенки на новенькую «Яву», которую потом переправил бортом на Большую землю? Что, может, скажешь, не было такого?

Гуляй вовсе и не собирался этого отрицать.

– Было, – весело согласился он. – Только не на «Яву», а на мопед. Тоже, кстати, трофейный. Ты тогда еще от зависти слег в госпиталь.

– Хватит трепаться, – осадил Вовку Святой.

Гуляй тут же сник. Глупая улыбка исчезла с его лица.

О Вовкиной изворотливости в армии рассказывали самые невероятные истории. Не верилось, что, оказавшись на гражданке, он растерял прежние способности. Кто-кто, но Гуляй хоть самого черта мог убедить, что черное это белое, и наоборот. Видно, дело было в другом. Война по-своему калечит людей, оставляя целым тело и выжигая изнутри душу. Вовка навсегда заболел войной. Деньги сами по себе больше не прельщали его, ценился только риск.

«Отчаянные головорезы», – снова мелькнуло у Святого.

– Машина остается за мной, – добавил он вслух. – Вам нужно забрать оружие и вывезти его за город. О времени и месте условимся позже.

– Ты можешь не успеть… – начал было Дробин.

Но Дмитрий его оборвал:

– Не канючь. В крайнем случае придется прибегнуть к Вовкиному варианту.

Он выдержал паузу, собираясь с мыслями. Было видно, что Святой еще сам окончательно не решил, как поступить.

– И еще вот что, – сказал он наконец. – С этой минуты действуем раздельно. Я перееду в другую гостиницу, подальше от Сытых. Воспользуюсь удостоверением фотокора. Вы постарайтесь больше не попадать в приключения. Потерпите. Особенно это тебя, Вовка, касается. Обещаю, впереди неприятностей будет хоть отбавляй. Все понятно?!

– Понятно! – как на плацу, ответили дуэтом Вовка и Пашка.

Дмитрий невольно улыбнулся:

– Совсем другое дело. Кстати, есть идеи, как доставить оружие?

Друзья переглянулись.

– Вообще-то есть.

Пашка замялся.

– Ну, чего замолчал? Давай телись.

– Врач этот, который меня смотрел, вроде бы толковый мужик, – начал было Дробин.

Но Гуляй опять его перебил:

– Короче, Андрюха парень что надо. А главное, у него всегда под рукой «скорая». По всему видно, очень скоро все выезды из города заблокируют. Тебе на «КамАЗе» сюда и соваться даже незачем, – Вовка так говорил о машине, словно это уже было делом решенным. – Уверен, доктор согласится помочь да и с расспросами приставать не станет.

Вечером, сразу после разговора, Святой собрал вещи и выписался из гостиницы. По дороге в аэропорт он попросил водителя такси притормозить и, оставив деньги, быстрым шагом исчез в темноте. Еще через полчаса Дмитрий снял номер в гостинице рядом с бывшим Дворцом профсоюзов, не уступающей по внешнему виду какому-нибудь отелю «Рэдисон» или «Холидэй-Инн».

Святой постарался придать себе вид заправского журналиста, перебросив через плечо фотоаппарат, что выглядело немного вызывающе, но произвело нужное впечатление. Он поднимался по лестнице, когда его позвали:

– Извините!

Святой обернулся. Внизу в фойе стояла женщина в белой кофточке, пиджаке и джинсах. На вид ей было лет тридцать—тридцать пять. Все иностранцы выглядят одинаково. Их можно узнать по коже лица, но это, скорее, относится к более старшему поколению. Окликнувшая Дмитрия женщина почти не пользовалась косметикой и носила короткую стрижку, причем ее светлые волосы смешно завивались. У нее было широкое славянское лицо с глубоко посаженными серыми глазами, окруженными по краям морщинками, что не портило общего ощущения ухоженности и даже некоторого лоска.

– Йоанна Калаурович, – представилась она с едва различимым акцентом, протягивая для приветствия руку.