Сергей Зверев - Приговор приведен в исполнение

Сломленный выпавшими на его долю за последние несколько дней испытаниями, Пашка Дробин спал, свернувшись калачиком на диване. Рядом, за опустевшим столом, сидели Вовка и Андрей. Наконец фельдшер сказал:

– Необходимо продолжить банкет.

Гуляй согласился.

– Может, переместимся в ресторан? Я угощаю.

– В этом городе ночью легче уколоться, чем напиться по-человечески. Вы в Москве привыкли жить на широкую ногу, а здесь другая жизнь, со своими правилами.

Андрей замолчал и вдруг, заговорщицки улыбнувшись, спросил:

– Вовка, когда тебе плохо, ты что делаешь?

– Иду в кабак.

– Нет, в смысле недомогание там какое, башка трещит, например.

– А… – понимающе кивнул Гуляй. – Недомогание… – Он немного подумал. – Иду в кабак.

Фельдшер не выдержал:

– Да что ты заладил: иду в кабак, иду в кабак!

– Сам же спрашивал, – обиделся собеседник, – что делаю.

– Ну, хорошо, – Андрей уступил. – Давай по-другому.

– Давай, – согласился Гуляй.

– Значит, так, когда тебе плохо… – начал было фельдшер, но понял, что повторяется, и в сердцах махнул рукой. – Короче, «скорую» надо вызывать.

Оказалось, что обращаться в «скорую» Вовка не стал бы ни при каком случае, а все недомогания лечил бы сам. Петров только подивился такому дремучему невежеству гостя.

– Я тебя знаю уже почти шесть часов и поэтому вполне компетентно заявляю: ты, Вовка, полный болван!

С этими словами фельдшер отправился в коридор к телефону. Еще никогда в жизни не видел Гуляй, чтобы «скорая» приезжала так быстро. Меньше чем через пять минут машина с красными крестами и вывернутой наизнанку на капоте надписью по-английски «амбуланс» стояла у подъезда дома.

– Трофейная! – довольно сообщил фельдшер, поглаживая выпуклые бока. – Подарок от датских друзей! – тут же объяснил он, заметив недоуменный взгляд Вовки. – Вообще-то гуманитарная помощь до нас не доходит. Мне иногда даже кажется, что там, на Западе, и вовсе не подозревают о существовании этой страны. Но и то, что присылается, оседает по карманам людей, от медицины далеких. Машину пригнал один датчанин, Карстен. Рисковый парень, честно признаюсь, вроде вас с Пашкой. Когда он узнал, что «скорую» хочет присвоить Управление президента, то пообещал сжечь ее на площади перед дворцом в присутствии иностранного журналиста, выписанного сюда специально по этому поводу. Наверху и угомонились. И то, если подумать, зачем им «скорая». Хотя…

Дверца машины открылась.

– Куда едем, дорогой? – обратился к Петрову врач «скорой», словно давно числился его личным шофером.

– Махмуд, – представил Гуляю врача Андрей.

– Знаешь, почему он такой любезный? – зашептал на ухо Вовке фельдшер. – Я его от импотенции спас, и уже давно. Но здесь, к счастью, таких вещей не забывают.

Спирта, правда, Махмуд не дал, но пообещал довезти до точки, где днем и ночью торговали водкой.

– Тяжело будет сделать… – начал он.

Но Петров тут же его прервал:

– Так и мне ж, дорогой, тебя лечить было не просто.

С полчаса поплутав на машине по городским трущобам, они наконец нашли обещанную точку. Еще полчаса ушло на то, чтобы хозяева открыли дверь. Достучавшись и получив на руки бутылку мутной жидкости, Петров довольный вернулся в «скорую».

Дождь давно перестал лить. Мокрые холодные улицы, расчерченные острыми углами перекрестков в шахматное поле, замерли в предчувствии чего-то плохого, что должно было случиться уже сегодня, в крайнем случае, в конце недели, через два-три дня. Город всегда заранее знал о надвигающейся опасности.

Так было в семьдесят втором накануне землетрясения, превратившего в кладбище цветущую новостройку с несколькими тысячами молодых советских семей. В то утро первыми заволновались комнатные животные: собаки, кошки. Не знавшие ни в чем отказа, домашние любимцы превратились внезапно в свирепых фурий. Шипя и царапаясь, оскалившись, обнажая клыки, они рвались вон, на свободу. Внимательным хозяевам такая перемена в поведении их питомцев спасла тогда жизнь. Уцелевшие после катастрофы вспоминали, как бесновались ласточки, испуганно вылетев из гнезд, прилепившихся под крышами домов, и дико стрекотали кузнечики во дворах. Природа кричала разными голосами, заглушая обычный городской шум, а потом вдруг все стихло, словно невидимый дирижер махнул палочкой. Первая волна землетрясения, ее позже оценили в шесть-семь баллов, пришла с севера. Это дало повод досужим домыслам о связи ядерных испытаний и случившейся трагедии. Второй удар оказался еще сильнее. После него начались страшные пожары.