Сергей Зверев - Приговор приведен в исполнение

– Выпьем? – услышал Паша чей-то голос.

Хрупкое создание в коротенькой юбочке вспорхнуло над креслом. У девушки горели щеки, в глазах скакали бешеные огоньки. Трогательная школьная челка красиво спадала на лоб.

– Водки или бренди? – переспросила девушка, протягивая на выбор два полных до краев пластмассовых стакана, и оба отдала Пашке.

Пока тот жонглировал ими, пытаясь не облиться, новая знакомая плюхнулась Дробину на колени, крепко обхватив руками его шею.

– Ты кто? – проворковала пассия, явно нанюхавшаяся «кокса», или «аптеки», как еще называли кокаин.

Паша выдавил из себя первое попавшее в голову:

– Электрик.

Девице это понравилось.

– Пей, – приказала она, показывая жестом, и тут же впилась в Пашины губы поцелуем.

Так и не разобрав, что в каком стакане, Дробин разом, один за другим осушил оба. После неразбавленного спирта любой алкоголь выглядел микстурой. И все-таки Паша невольно скривился.

– Что, проняло? – весело захохотала девица.

– Вроде.

– Еще?

Дробин отрицательно покачал головой:

– Пока хватит.

– Тогда обними меня.

Он прижал к себе девушку.

– Ой! – пронзительно взвизгнула блондинка. – Не раздави! – И вдруг зашептала: – Еще, сильнее, сильнее!

Паша, уже плохо понимая, что происходит, тискал ее грудь, бедра. Он и сам не представлял, что так соскучился по женскому телу.

– Может, мы уединимся? – Дробин едва успел схватить ладонь девушки, собиравшейся расстегнуть ремень.

Новая знакомая на секунду удивленно подняла глаза:

– Зачем?

Паша и сам не знал – зачем. Вокруг царил полный бардак. Народ расслаблялся на всю катушку. Сразу было тяжело разобрать, кого здесь больше: нанюхавшихся наркотиков или накачавшихся водкой. Музыкант с синюшным лицом, еще в аэропорту хлеставший из горла «Русскую», лежал между кресел, высоко задрав ноги в васильковых носках. Специалист от рекламы пылко объяснялся с тощим танцором, гладя его при этом по колену, пока в средних рядах звукорежиссеру делали минет. Где-то рядом хихикали взятые на «прокат» на время тура проститутки, ожидая вызова в салон к хозяевам.

– Пойдем! – Паша решительно потянул блондинку за собой. – Проветримся.

Выставив сонного Вовку за дверь, Дробин часа на полтора закрылся в багажном отсеке. Гуляй долго с остервенением колотил в дверь, проклиная Пашку и весь его род, после чего тут же и заснул. Когда его, наконец, впустили обратно, Вовка заметно успокоился.

– И все-таки, Паша, – заметил он, снова заползая на свое ложе, с которого его так бесцеремонно выбросили, – лучше бы ты кроссвордики поотгадывал.

– Сам отгадывай, – незлобно огрызнулся Дробин, успевший отправить девчонку. – Секс для меня сейчас – что-то вместо лекарства!

– Скажи еще, нервную систему успокаивает!

– Во-во, успокаивает. Женщина – она вроде анальгина от головы.

– Скорее от насморка, – сказал Вовка.

Дробин не понял.

– Почему от насморка? – удивился Паша.

– Ну как же, – Гуляй философски зацокал языком. – При сифилисе нос первым и отваливается. А уж потом все остальное.

– Да иди ты! – отмахнулся от друга Дробин, сразу почувствовав себя как-то неуютно. – Зараза ты все-таки, Гуляй, честное слово. Праздник человеку испортил.

– Невелик праздник, – не согласился Вовка. – По мне уж лучше на проспекте «матрешку» снять, чем с наркотой задом трясти. С другой стороны, оно и гигиеничней.

Гуляй знал, что говорил. В тринадцать лет, еще прыщавым пацаном, Вовку соблазнила сорокалетняя соседка. Он с родителями гостил у тетки в Волгограде. Однажды отец послал его на рынок купить дыню. В подъезде, с дыней под мышкой, Вовка и встретил Ольгу – Ольгу Николаевну. Первый раз оказался совсем нестрашным. Нагретые июльским солнцем накрахмаленные простыни запомнились Вовке почему-то сильней всего остального. Простыни и невероятно большие, почти в полгруди соски соседки. Таких Гуляй больше не видел ни у одной женщины, а их потом было немало.

Выпивший Вовка уверял, будто переспал с доброй сотней, самая младшая из которых ходила в восьмой класс. Самая старшая из его любовниц имела годовалую внучку. По-настоящему влюбился Гуляй только перед самой армией. Даже собирался жениться, но, видно, на роду у него было написано оставаться «кобелем и бобылем». Девушка умерла после аборта.

С сифилисом вышла другая история. Дробин с Гуляем и товарищами отправились в увольнительную. Было это то ли на двадцать третье февраля, то ли на восьмое марта. Небольшой городок, возле которого прилепилась их часть, ушел в запой. Солдаты нацелились идти в общежитие хлебозавода к знакомым девчонкам, но по дороге Вовка отстал в пивной. Пока он там представлялся местным приятелям, один из них возьми и ляпни, что, кажется, подцепил триппер или что-то вроде этого. И если б только подцепил. Он до анализов успел переспать с той самой сто одиннадцатой комнатой, куда нацелились Вовкины сослуживцы, а значит, стопроцентно, что он и их заразил.