Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох

У самых построек красногвардейское охранение заметило передовую шеренгу казаков, но стрелять не торопилось. Красные немного замешкались, приняв поначалу белые повязки за знаки парламентеров или перебежчиков. Их сомнения усугубил один из заплавцев, специально махавший привязанной к палке нательной рубахой. Но, разглядев взятые наперевес винтовки с примкнутыми к ним штыками, пролетарии открыли огонь.

Бежать, то и дело спотыкаясь, на грохающие в темноте вспышки выстрелов не самое приятное занятие. Укрывшиеся за заборами, угольными кучами и саманными строениями красногвардейцы были хорошо защищены. И только короткое замешательство их пулеметчиков позволило станичникам сделать решающий рывок в мертвую для «максима» зону. Пулемет ударил несколькими короткими очередями, а затем начался уличный бой – и огневой, и рукопашный.

У красногвардейцев, чей моральный дух был изрядно подточен двумя днями предчувствия близкой расплаты за творимые в городе преступления, не хватило запала на долгое сопротивление. Они дрогнули и отступили по направлению к Александро-Грушевскому.

Пока силы северного отряда вели бой за Хотунок, трое партизан, отколовшись от основной массы наступающих, побежали к железнодорожному полотну, но вынуждены были остановиться и залечь. За изгородью одного из дворов засели несколько рабочих, плотно простреливавших переулок. Делать нечего, и друзья, пожалев, что у них нет ни одной гранаты, по-пластунски, используя наиболее темные места, принялись огибать опасное место. Окончательно извалявшись в мокрых канавах, набрав в сапоги воды, Вениамин, Анатолий и Серега сделали последний рывок к насыпи. Вероятно, красные сообразили, зачем троица так настойчиво пробирается к полотну. Человек шесть, стреляя на ходу, выскочили из двора, пытаясь настичь партизан. Но те оказались проворнее. Попрыгав за рельсы, Мельников и Журавлев стали отстреливаться, а Барашков, беспрестанно поминая черта, принялся торопливо настраивать адскую машину.

Тут Вениамину и пригодилась журавлевская шашка. Тот уже проклял все на свете, скача с ней по кочкам и канавам. Шашка била по ногам и гремела о препятствия. Но ковырять насыпь ею оказалось сподручно. Барашков заложил взрывчатку, поджег шнур и крикнул:

– Дуем отсюда!

Выхватив револьвер и браунинг, привстав на одно колено, студент-химик с двух рук разрядил оружие по мельтешившим впереди силуэтам врагов, а затем прыгнул в противоположную сторону.

Мельников тряхнул Журавлева за плечо:

– Толик, ходу!

Друзья успели отбежать от насыпи метров на сорок, прежде чем, пыхнув жаром в затылки, раздался мощный взрыв. Что-то со свистом пролетело над головами.

– Ой-ей-ей, мать твою за ногу! – прервал дружное оторопелое молчание Серега, садясь на землю и ковыряя в ухе. – Теперь бронепоезд тут точно не пройдет…

«После короткого штыкового боя станция Новочеркасск была занята восставшими. Овладев вокзалом, пути которого оказались забиты вагонами с разным, экспроприированным у жителей, имуществом, казаки бросились в центр занимать телефон, телеграф, тюрьмы и другие городские учреждения. Большевики бежали, почти не оказывая сопротивления. Последние их части во главе с Подтелковым утром 1 апреля 1918 года спешно ушли в направлении Ростова».

Из дневников очевидца

Всю эту ночь Алешка, Иван Александрович и его пожилой дядя не сомкнули глаз, напряженно вслушиваясь в происходившее на улицах и мучаясь вынужденным бездействием. Время от времени вспыхивала радостная надежда.

Шурка, еще вечером пробравшись в район гаража, уехал вместе с урядником Журбой на автомобиле. Пичугин и его знакомец великан Журба везли схему расположения красногвардейских частей. План со свежими пометками и рекомендациями полковника Смолякова надлежало передать в штаб восставших дружинников. Вырвавшись из города под прикрытием двух десятков бывших голубовцев, порубивших охранение у Тузловского моста, автомобиль вывесил белый флаг и под его сенью взял курс на станицу Кривянскую. Впоследствии оказалось, что этот дерзкий прорыв под обстрелом красной артиллерии удался как нельзя лучше.

Пичугин доставил пакет по назначению, вылетев из сломавшего ось кабриолета чуть не в объятия войскового старшины Фетисова. Сия гонка, завершившаяся сногсшибательным кульбитом, стоила отважному воробью-грамотею новых очков.

Полковник Смоляков очень переживал, что больше ничем не может помочь восставшим. Но показываться в товарищеском одеянии, да еще ночью, было чистым безумием. Китель же и офицерская фуражка были закопаны дядей в огороде. Приходилось дожидаться рассвета.