Вячеслав Денисов - Последнее слово девятого калибра

Струге вспомнил один из своих первых допросов.

Ему, молодому следователю, пришлось допрашивать насквозь «прожженного» рецидивиста с весьма сомнительными интеллектуальными способностями. Зато с очевидно весомым зоновским авторитетом. Каково молодому парню, едва вошедшему в мир борьбы с криминалом, впервые в жизни, лицом к лицу, столкнуться с уголовником, «откинувшимся» с лагерного «строгача»? Не успел сердешный доехать в плацкартном вагоне от мордовского лагеря до родных краев, как с ним опять приключилось несчастье. Точнее, несчастье приключилось не с ним, а с одним командированным, которому освободившийся неделю назад каторжанин всадил в живот его же нож. И восходящая к свободе кривая жизни опять превратилась в коромысло.

Так случилась встреча Струге с Мандрашьянцем. Зэк стал грубить. Как отвечать на неприкрытое хамство, в юридических вузах, конечно, не учат. Струге знал – бить допрашиваемого нельзя. Более того, он сам никогда не испытывал такого желания. Однако остаться в кабинете оплеванным он не мог. Карьера следователя для него начиналась на этом стуле и именно в тот момент…

– Ты твердишь, что на зоне в авторитетах ходил? – Струге прищурился и выпустил сигаретный дым. – А люди другое говорят.

– Кому – люди, а мне – хер на блюде.

– Как сказать. Это те самые люди, которые тебе в Мордовии под хвост «зашпиливали».

– Ччче?!! Ты че базаришь, щенок?! За гнилой базар никогда не попадал?! – Мандрашьянц взвился так, что Струге показалось – по кабинету полетели пух и перья…

– Я тебе базарю, что люди говорят, – резонно заметил Антон. – За что купил, за то продал. В качестве доказательства утверждают, что на твоей заднице выколот черт, который в интересное место бросает уголь лопатой.

– А ты ответишь за слова?! Ответишь, если у меня ее нет?! – Уголовник подскочил на привинченном к полу стуле. – Если ее нет, я по всем хатам разнесу весть, что ты фуфлыжник, который собирает шнягу! Потом ни один деловой тебе на слово не поверит! Понял?

– Что толку говорить об этом? – спокойно заметил Струге, вдавливая окурок в жестяную пепельницу. – Я не могу доказать, а ты опровергнуть.

Пронзая следователя победным и уничтожающим взглядом, Мандрашьянц одним рывком снял с себя штаны и развернулся к нему задом. Струге незаметно нажал под столом кнопку вызова конвоя и уселся на край стола…

Вошедший в кабинет надзиратель СИЗО, увидев известного зоновского авторитета со спущенными штанами и упершимся в стену головой, побледнел.

А до Мандрашьянца смысл его положения стал доходить чуть позже…

Понятно, что объяснить каторжанскому миру такую стойку в кабинете следователя отмазкой демонстрации того, что ты – не «петух», невозможно. Зэк пообещал убить Струге, даже если ему придется потратить на это всю жизнь. Уже после того, как молва обнесла зоны известием о попытке Мандрашьянца купить свободу путем отдачи себя следователю, его придавило кедром под Красноярском.

И сейчас Антон смотрел на молодого прокурорского работника и думал о том, сколько ему еще придется вынести на своих плечах. Кем он станет в будущем? Вот вопрос вопросов. Задай Антон Павлович его себе пятнадцать лет назад, он наверняка не нашел бы ответа. Мысль о том, что нужно быть судьей, не вынашивается с детства. С младых лет всегда хочется быть либо следователем, либо известным спортсменом, либо адвокатом. Кем угодно, но только не судьей. Это приходит после. После того как побывал следователем, спортсменом и кем-нибудь еще… Если тебя не засосала пучина невежества и ты стремишься не к власти, а к возможности вершить Закон, ты станешь СУДЬЕЙ во что бы то ни стало.

Просто для этого нужны сила и вера в то, что ты способен судить без жалости и гнева.

Почему судья сейчас думал об этом? Потому что видел перед собой человека, который пока действует не по велению собственного разума, а ступает в уже имеющийся в сугробе отпечаток. Ему объясняли, что нужно любить закон и ненавидеть людей, его нарушающих. И он любит и ненавидит одновременно. А сколько их, уже зрелых, приходит в суд и позволяет этим двум чувствам руководить поступками судьи?.. И тогда случается страшное.

Ибо быть судьей, продолжая ненавидеть или любить, – ПРЕСТУПНО.

– Иди к операм! – Выходцев протянул молодому следователю написанное отдельное поручение. – Появится какая-либо информашка – сразу звони на мобильный. Антон Павлович, ты не желаешь узнать, как себя чувствует в чудном городе Мрянске наш потомственный тракторостроитель по фамилии Баварцев? У меня такое впечатление, что он судье Феклистову не все рассказал…