Вячеслав Денисов - Тюремный романс

Сучилов съездил и вернулся.

– Знаете, – говорил он внимавшему каждому его слову Лукину, – это настолько злачное место, что каждый день там кто-нибудь на чем-нибудь да сыграет. Пьют, дерутся, девок прямо в кабинетах… их… это…

– Я понял. – Лукин дал понять, что он не настолько конченый человек, что не понимает, что можно сделать с девками в кабинетах. – О судьях что-нибудь узнали?

– Узнать конкретно не представляется возможным. Но барабан порвали – это факт. А под утро официанты сметают в кучу разнопарые туфли, зубы и щепки. – Помедлив, Сучилов виновато повторил: – Там каждый день что-нибудь происходит.

Одним словом, ничего конкретного, за исключением туфли, не установлено: Семен говорил, что Марин потерял там ботинок, а Струге потом этот ботинок забрал. Сногсшибательная доказуха, нечего сказать…

Лукин отправил Сучилова восвояси и вызвал Марина. Тот прибыл через два часа, сразу после окончания процесса, и вошел в кабинет председателя, как заговорщик.

– А Струге-то наш не промах! – совсем уж по-свойски сообщил он Лукину.

Лукин знал, что Струге не промах. Он не знал, что Марин лох.

– На самом деле? – удивился тем не менее. – А что, он ноты знает?

– Какие ноты? – не понял Марин.

– Да так, навеяло. Так где опять Антон Павлович не промазал?

Марин выложил на стол папку.

– Мне вчера Кормухин звонил. Тот самый, что дело Пермякова ведет.

– Ведут на расстрел, – поморщился Лукин, не терпящий юридического ералаша в речи. Он преподавал в университете профессиональную этику юриста и за фразы «дело закрыто», «открыто против» ставил «неуд» без разговоров и возможности реабилитироваться в ближайшие полгода. – Дела расследуют.

– Да, расследует. Так вот, он мне сообщил, что наш судья, Струге, был замечен на Северном шоссе в тот момент, когда неустановленные преступники на «Форде» расстреляли «Волгу» с заместителем областного прокурора Пащенко.

Ай да старость, ай да грусть! Игорь Матвеевич слышал об этом впервые!

– Что значит – замечен, Марин? Бежал рядом с «Волгой» и делал вид, что прогуливается?

– Нет… – слегка подсел Владимир Викторович. – Не с «Волгой».

– Ладно, не с «Волгой». Рядом с «Фордом»?

Собравшись, судья поведал председателю, что один из работников областной прокуратуры, прибывший на место стрельбы, его институтский друг. Вот он-то и рассказал о Струге.

«Очень интересно, – пронеслось в голове Лукина. – А что Антон Палыч мог делать в той машине? И откуда они вообще ехали?» Тему он запомнил.

– Марин, расскажите немного о себе, – попросил он, когда Марин закончил и стал ожидать реакции.

– С самого начала? – Владимир Викторович ерничать не хотел, это вырвалось само собой.

– Нет, как вы учились ездить на велосипеде, меня не интересует. Меня интересует, как вы проводите свой досуг.

– Я вообще-то шахматы люблю, – подумав, сообщил он. – На лыжах бегать.

– Вчера не бегали?

Марин стал подозревать, что произошло нечто внештатное.

– Вчера нет. – Им стала овладевать злоба. – Я чередую. Летом – шахматы, зимой – лыжи.

– А в межсезонье на ударных инструментах не поигрываете? – Игорь Матвеевич водрузил на нос очки и со всею внимательностью стал обозревать ту часть Марина, что находилась над столом. – В заведениях общепита?

– Ах, вон оно что… – яростно осклабился судья Центрального суда. – И вы ему поверили?!

– А почему мне ему не верить? Он человек, простите за тавтологию, проверенный.

– Я в суд на этого подлеца подам!.. Он гнусные сплетни распускает, негодяй, и вы доверяетесь ему больше, чем мне?!

Лукин покраснел.

– И вы смеете говорить это мне?.. А как, по-вашему, должно быть?! Я вам обязан верить больше, чем ему?! Вы когда что-то говорите, мозги напрягаете?!

Марин растерялся. Либо Лукина поразил приступ старческого маразма, либо ведется какая-то игра, посредством которой Лукин и Струге хотят сгноить его на корню. То председатель велит собирать на Струге компромат, то норовит вцепиться в лицо, едва о том зайдет речь.

– Но ведь это ложь, Игорь Матвеевич! Я никогда не был в «Огнях Тернова»!

– А я разве говорил именно об «Огнях Тернова»?

Марин растерялся, похлопал ресницами и побледнел.

– Ладно, идите, Марин. – Владимиру Викторовичу показалось, что Лукин произнес его фамилию с маленькой буквы. – И если сунетесь в суд со своим иском о защите чести и достоинства, которых у вас нет, это будет последний документ, который вы подпишете – «судья Марин». За этого человека я любому горло перегрызу. Вы поняли?