Вячеслав Денисов - Тюремный романс

– «Волгу» твою стеречь.

До отдела вневедомственной охраны Центрального района они доехали довольно быстро, минутная стрелка едва успела пересечь десятиминутный рубеж.

– Он сегодня отдыхает, – заявил дежурный. – Он вчера работал.

Пащенко, кивнув головой, вышел и вернулся в машину, где его ждали Струге и Рольф.

– Он сегодня отдыхает. Он вчера работал, – повторил зампрокурора слова дежурного. – Где может отдыхать одинокий вневедомственный охранник? Дома. Или у своей бабы. В любом случае нужно ехать на улицу… Где он живет?

Еще десять минут – и они у дома, где трое суток назад караулил Зелинского Кусков. Артур и Вадим уже давно перестали считать в сутках часы. Они считали минуты. И каждый временной отрезок они определяли, как дизайнеры коробок для видеокассет. Шестьдесят минут, сто двадцать минут, двести сорок, конец рабочего дня – начинаются сверхурочные по собственной инициативе… А Сашка Пермяков считает не минуты, а секунды. Он там .

Зелинский выбрался из подъезда почти в восемь часов. А начиналось все просто. Сначала Пащенко сходил к адресу и быстро вышел из подъезда. Нужны были окна, точнее – свет в них. И ожидания судью и зампрокурора не обманули. Свет в квартире Зелинского был. А вот без четверти восемь свет погас. И еще через пять минут из подъезда вышел сержант милиции.

– Что-то рожа у него, как после Масленицы, – заметил Пащенко.

– Тебе зачем его внешний вид? Куда это он? – добавил Антон, сообразив, что милиционер направляется в сторону, противоположную дворам и остановке.

С десяток минут они крались за Зелинским, как воры. Тот уверенно шел в сторону пустыря, то переходя дорогу, то, пропуская мчащиеся машины, снова возвращался на сторону, где со скоростью пять километров в час бесшумно передвигалась «Волга» областной прокуратуры.

– У него что, бортовой компьютер из строя вышел?! – чертыхнулся Пащенко, видя, как Зелинский, оглядываясь, в пятый, наверное, раз пересек дорогу и вернулся обратно. – Что он мечется, как раненый?

Струге усмехнулся.

– Пащенко, так «проверяются» лица, незнакомые с правилами оперативно-розыскной деятельности. Наш друг полагает, что таким образом он держит ситуацию под контролем.

– Нормально он держит! – возмутился Вадим. – Мы за ним уже два километра тащимся!

Он хотел еще что-то добавить, но оборвал себя на полуслове.

– Гаражи, Струге… Мы в гаражи едем… Значит, у нашего мальчика там машина?

Да, у Зелинского там была машина. «ВАЗ-21093», хранящаяся в гараже под номером 1285. Открывая замок, он в последний раз оглянулся и, конечно, никого не заметил. Пащенко и Струге остановили «Волгу» за первым из пяти рядов гаражей и сейчас терпеливо ждали, пока герой из вневедомственной охраны скроется в чреве своей недвижимости.

Антон сейчас не думал о том, что Зелинский знает его в лицо. За стремлением помочь другу он потерял одно из главных качеств судьи – умение оставаться незамеченным на улице. По мнению Антона Павловича, судья должен исчезать из поля зрения способных узнать его людей сразу, едва его мантия скроется в кабинете после оглашения приговора в зале заседаний. Это как работа телевизора: нажал кнопку – он включился. И на экране – Струге. Судья Струге. Процесс закончился – снова нажатие кнопки. Экран чист. А где все это время обитает судья – от нажатия до нажатия, – никто не должен знать.

Вряд ли Зелинский, распахивая ворота гаража, нажимал какие-то кнопки. Скорее он нажал давно, а сейчас был вынужден расплачиваться за это. Как бы то ни было, усевшись за руль и включив для прогрева двигателя зажигание, Зелинский никак не ожидал увидеть рядом знакомое лицо.

Это лицо смутно всплывало в его памяти, но совместить фотографию с каким-то событием в жизни было трудно. Между тем фотография ожила, в окне появилась рука и схватила его за шиворот. Выходил Зелинский уже через окно «девятки». Неведомая сила тащила его в пространство, размером в форточку, и останавливаться не думала.

Грохнувшись на пол, охранник понял, что его волокут к выходу. Все происходило настолько стремительно, да еще в таком неприятном для его воспоминаний месте, что он лишь сжался, как кролик, и молчал. Наконец его доволокли до багажника «девятки» и поставили на ноги.

Зелинский, поводя мутным от ужаса взглядом по лицам двоих крепких мужиков, понял, что его опять будут за что-то бить. За последние два месяца он совершил три нехороших поступка, и за каждый из них вполне можно было расплатиться тяжкими телесными повреждениями. Когда в часы раздумий Зелинский проводил более глубокий анализ, он с горечью соглашался с тем, что летальный исход не исключен ни в одном из случаев расчета по долгам.