Вячеслав Денисов - Иди и умри

Вопреки ожиданиям, во внимание превратился лишь Пащенко, присевший на корточки. Ему не терпелось понять, что происходит последние четверть часа. Парень же, отряхивая рукава, голову держал опущенной и изо всех сил делал вид, что происходящее его не касается. Дай время, говорило его молчаливое поведение, я выберусь из этого вонючего подвала и сделаю то, что собираюсь сделать.

– Я хочу, – спокойно продолжал Струге, – чтобы ты настроился на деловую волну. В противном случае мне придется тебя, как это ни погано, бить.

При последней фразе парень сжал губы и поднял на судью глаза.

– Ты хоть догадываешься, что с тобой будет потом?

– Догадываюсь. Но у меня, видишь ли, нет иного выхода. Буду бить. И, по всей видимости, бить сильно. Очень сильно, потому что моя задача – в кратчайшие сроки зародить в тебе страх, переломить твою гордыню и заставить тебя думать только об одном – как побыстрее, если это вообще возможно, выбраться из этого подвала.

– Струге, ты знаешь, чей я зять?

– Нет, – признался Антон Павлович. – Расскажи немного о себе, пока я раздеваюсь.

Скидывая куртку, Антон услышал:

– Мой тесть – Салахов. Слышал о таком?

Пащенко помертвел.

– Салахов? – насмешливо выдавил судья, бросая куртку на пыльный пол.

Куртка дорогая, новая, и этот жест очень много означал. Много значил и озвученный план дальнейших действий. Вместо привычных ментовских выкрутасов и игры в самого умного полицейского на свете вслух только что прозвучало обещание человека покалечить. Наверное, этим судьи и отличаются от милиционеров – менталитет разнится, – так должно было подуматься молодому человеку. Но подумалось другое. О неординарности Струге ходят легенды (если это определение приемлемо для периферийного городка), и у всех на слуху его неподкупность и умение попадать в ситуации, из которых ни один нормальный человек живым не выбирается. Струге же, побывав во многих, по-прежнему жив, и парню предоставляется возможность убедиться в том, что тот ничуть не изменился. Такой же ненормальный, каким был раньше. Это на самом деле вселяло страх.

– Этот дрючок на побегушках у Лукина – твой тесть? Вот это новость, – сунув сигарету в рот, Антон Павлович улыбнулся. – Но ты выбрал неправильный аргумент. Теперь желание бить у меня утроилось. Как вы в своем кругу поступаете с сигаретами? Вот так?

Выдернув из губ «Кэмел», судья обломил фильтр.

– Знаешь, Вадим, почему так делают все, кому пришлись по вкусу сигариллы? Потому что единственное место в Тернове, где сигариллы продаются, – магазин «Капитан» на пересечении улиц Ватутина и Морской. Там за директора Брянцев, знаешь такого?

– Вова из Александрии? – наморщил лоб зампрокурора. – Так я у него их и покупаю.

– Не только ты. Но когда у Вовы начинаются проблемы с поставками, место, где выставляются на продажу сигариллы, пустует. И тогда на дорогостоящих сигаретах любителей сигарилл начинают обламываться фильтры. Вот этот зять, на пару с еще одним дегенератом, несколько недель назад приходили ко мне на прием. Знаешь, Вадим, что у них при этом было в руках?

– Сигариллы, – безошибочно предположил Пащенко и, раскопав под грудой ненужных вещей свечку, щелкнул зажигалкой.

– Нет, двадцать тысяч долларов. Сигариллы они достали потом. А еще минуту спустя врезались рылом в сырой газон перед судом.

– И что с того? – забегал глазами парень, который понимал не больше зампрокурора.

– Помнишь, Вадим, ты звонил мне домой, а меня не оказалось? Я ходил за сигаретами. А когда возвращался, около трансформаторной будки стоял электрик и матерился на весь белый свет. Оказывается, как раз в ту ночь, после которой наутро убили Звонарева, кто-то подломил в будке замок. Пока электрик бегал за инструментом, я изучил будку. И там, на полу, я обнаружил пять бычков «Мальборо» с отломанными фильтрами. У людей одной компании привычки, как правило, одни и те же. Курим сигариллы, когда они есть. Когда же их нет – ломаем фильтры у «Мальборо».

– Крутая версия, – мотнул головой водитель джипа и сделал попытку подняться. – Только я врубиться не могу, к какому событию в моей жизни она подходит.

Струге без размаха пробил парню под ребра, и тот, ломая под собой ящик, упал на землю. И уже оттуда, с пола, послышалась ругань, самыми печатными звуками из потока которой были предлоги. Молодой человек, по всей видимости, побои претерпевал редко, а потому очень болезненно их переносил. Упоминания Салахова, «какой-то службы собственной безопасности суда», ФСБ и суровой кары рвались с пола, как гейзеры. Дождавшись, когда брань и обещания стихнут, Струге выдавил: