Вячеслав Денисов - Иди и умри

Ему отвечают, вторя друг другу, лишь длинные гудки. Саша спит? Быть может, она в душе. Почувствовала себя здоровой и теперь направилась в душ. Глупо. При температуре, сбитой анальгетиками и парацетамолом, лучше лежать, пить чай с малиной и смотреть телевизор.

Нацепив мантию на плечики, судья убирает ее в шкаф. Зал едва успел опустеть, как на столе запиликал телефон. Ну, вот… Услышав звонок, она быстро покончила с негой под душем и сейчас, правильно расшифровав показания цифр на АОН, пытается дать запоздалый ответ. Конечно, это Саша. Сейчас сообщит, что после визита врача ей заметно лучше, и будет подавать все признаки активной жизненной позиции. Ей-де стало просто хорошо и вдруг сразу подумалось – в банке столько бумаг и дел, а она тут, завернутая в одеяло…

– Черта с два, – бормочет Антон и снимает трубку. – Струге, слушаю.

– Антон Павлович?

– Да, – отвечает судья, мгновенно узнавая голос. – Кто спрашивает?

Под рукой Струге, кликая кнопками, играет мобильный телефон.

– Ай-я-яй, – замечает голос. – Складывается впечатление, что все мои письменные и устные предупреждения вами забыты как необоснованные. Кургузова помните?

– Кургузова? – вторит Антон, глядя перед собой на табло мобильной трубки. С изображения маленького телефончика слетает трубка – Пащенко вошел в связь. – Кургузова помню.

И, в сторону, в трубку:

– Вадим, узнай, с кем я сейчас разговариваю по своему рабочему.

– И ничуть не переживаете, что я рядом? – удивляется голос.

– А почему я должен переживать из-за нервного срыва какого-то каторжанина? – спрашивает судья.

– Грубо, – привычно замечает голос. – Вы по-прежнему так и судите, Струге? Видя перед собой лишь потенциальных каторжан? Что ж, значит, я на верном пути. Одним подонком будет меньше. Ваша беда в том, Антон Павлович, что в людях вы видите лишь материал, отправляя который в зону вы получаете зарплату, премии и находитесь при власти. И чем больше нас, материала, тем больше у вас будут премии и тем выше оклад. Вы не цените людей, судья.

Понимая, что времени у зампрокурора в обрез, Антон предлагает тему, которая, по всей видимости, ноет в сердце Кургузова кровоточащей раной. Если тот не поймет, что это всего лишь жевательная резинка, выигрыш составит около минуты-двух.

– Человек, Кургузов, это аппарат, который переводит хлеб на дерьмо. Только некоторые почему-то считают, что это звучит гордо.

Вопреки ожиданиям, в трубке раздается лишь вздох разочарования.

– Да, Антон Павлович, ничего не изменилось… Ну, да ладно, я еще перезвоню.

– Не унимаешься, Кургузов, – стараясь выиграть еще несколько секунд, растягивает слова Антон. – Тебе уже один раз пальцы вывихнули, а все без толку. Как бы кто язык теперь не отрезал.

– Не смешите. – Голос беспечен и абсолютно равнодушен. – Кстати, насчет травм. С Александрой Андреевной что-то случилось?

Трубка в руке Струге едва заметно дрогнула.

– С какой Александрой Андреевной?

– Бросьте, Струге, – досадует голос. – Я вас умоляю. Обычно вы вдвоем с женой по утрам на работу выезжаете, а нынче почему-то один. С ней все в порядке?

В голосе собеседника слышится такое участие, что по спине судьи пробегает холод.

– Я вот что тебе скажу, зэк…

– Я больше не зэк, – обижается голос.

– …если ты еще хотя бы раз упомянешь всуе это имя, я тебя начну сам искать. Ты понял?..

Струге хочется выплеснуть наружу весь гнев, употребить в конце обидное слово, словно от этого станет легче, но… Но нельзя. Нельзя спугивать удачу. Она, возможно, уже близко. Почти далась в руки спецам отдела «Р».

– Начнете? – насмешливо спрашивает Кургузов. – А разве вы уже не начали? Кстати, я засек по часам. Мои «Сейко» еще не подводили меня ни разу. Время, в течение которого уроды из ментовки могут меня засечь, заканчивается… Ой, оно уже закончилось. Я перезвоню.

Струге бросает трубку на рычаг и через минуту яростного растирания лица вновь слышит пиликание телефона.

– Антон, на все то, что удалось установить, не хватит и года поисков. Тебе звонили из Кировского района. – Пащенко молчит, но, не слыша ни ответа, ни коротких гудков, бросает: – Но, кажется, я кое-что понял.

Но для Струге и это спасение. Попросив Вадима приехать после работы, он кладет трубку и смотрит в окно.

А за стеклом идет жизнь. Судью обещают убить, его жена больна, а за окном идет жизнь, и ей совершенно безразличны чьи-то отношения. Случись непоправимое, Лукин добьется своего, Струге навсегда повесит мантию на гвоздь, и ничего за этим окном не изменится. Люди, ежась от холода, так же будут спешить в теплые помещения в ноябре, а в июле искать место, где можно выпить холодного лимонада.