Сергей Донской: Капитан разведки

…Боец Степанцев встал из кустов с поднятыми руками и закричал, что он сдается, сдается, сдается. Наградой за сообразительность ему были три алых розы, расцветшие на его груди…

…Во лбу Елагина, сроду не увлекавшегося ни мистикой, ни оккультизмом, появилось отверстие, похожее на третий глаз Шивы…

…Опрокинулся на спину убежденный сатанист Бессонов, широко раскинув руки, как если бы приготовился к распятию…

…Последняя пуля, выпущенная в этой перестрелке, выбила зубы бойцу Лисееву и выломила ему часть затылка, увлекая за собой потоки желто-бурых ошметков, без которых боец Лисеев сразу утратил то жалкое подобие разума, каким обладал при жизни…

Умирая, они опять становились мальчишками. Это было справедливо. Мальчишки не успели заиграться в свои опасные игры, не стали рано повзрослевшими убийцами, не пролили невинную кровь и не взяли лишних грехов на душу. Грех принял Хват. Его профессиональная жестокость граничила с высочайшим милосердием. Отнимая жизни у отдельных молодых убийц, он сохранял жизни множеству их потенциальных жертв. Пусть хотя бы им, раз не сумел уберечь Алису. Всем кому угодно, только не зверенышам со свастиками на рукавах.

Это продолжалось долго… это закончилось быстро.

Покатилась последняя гильза, стало тихо, лишь чирикали как ни в чем не бывало воробьи. Пахло порохом, скошенной пулями травой и поднятой ими пылью. Еще живой Бессонов застонал, почувствовав, что взгляд приближающегося мужчины в джинсовом костюме направлен только на одного его.

– Куда побежал Антоненко? – спросил мужчина, держа в каждой руке по короткоствольному автомату. – Ты должен был видеть.

– Я не понимаю, – пролепетал трясущийся Бессонов. – Что-то со слухом. Ничего не понимаю.

– Куда, – отчетливо повторил мужчина, – побежал Антоненко?

Каждое слово было веским, как гвоздь, вгоняемый в крышку гроба. До Бессонова наконец дошло.

– Медпункт, – пролепетал он.

На этот раз непонимание отразилось на лице мужчины.

– Ты полагаешь, что я намерен оказать тебе первую помощь? – удивился он.

– Медпункт… – заторопился Бессонов, тыча пальцем вправо. – Антоненко там… В медпункте…

– Спасибо, – вежливо сказал мужчина. Уголки его рта дрогнули, образовав ухмылку. Затем он вскинул один из автоматов и выстрелил Бессонову в сердце.

Олег Григорьевич Антоненко действительно не придумал ничего лучше, чем укрыться в первом попавшемся здании. Он совершенно не надеялся уцелеть на открытом пространстве и страстно мечтал пережить весь этот ужас среди каменных стен.

Поднявшись на второй этаж, он осторожно выглянул из окна, затененного кронами деревьев. Прямо перед ним открылась картина, которую он в принципе ожидал, но боялся увидеть. На подходе к спортивной площадке, среди кустарника и на открытом пространстве, лежало не меньше десятка трупов, раскинувшихся в самых невероятных позах. Некоторые из убитых застыли лицом вниз, а на их спинах виднелись аккуратные отверстия с маслянистыми обводами крови, другие лежали, глядя в небо остановившимися глазами. У многих в руках не было оружия, – по-видимому, они роняли его от страха или пытались сдаться в плен. Но этот псих, известный Антоненко как Михаил Долин, никого брать в плен не собирался.

«Вот уж действительно, не буди лихо, пока оно тихо, – думал Антоненко, сотрясаемый крупной дрожью. – Но кто мог знать, что пилот окажется при пистолете? Зачем ему оружие? Неужели он догадался, какая судьба ожидает его в Электрогорске? Нет, не может быть. Простой мужик, иногда туповатый даже. Но как управляется с пистолетом, боже ж ты мой!»

Антоненко снова выглянул наружу. Среди трупов молодых бойцов, чьи ноги и руки образовывали самые немыслимые комбинации, стоял спятивший пилот Миша с парой «узи» в руках. Стоял и, казалось, смотрел прямо на то самое окно, за которым находился Антоненко. Выдержать этот пронизывающий взгляд было невозможно. Всхлипнув от избытка чувств, Антоненко отпрянул в глубь комнаты и, горбясь, метнулся к лестнице. Пора убираться отсюда. Если чертов терминатор ворвется в медпункт, будет поздно.

Почти добравшись до выхода, Антоненко замер, уставившись на человеческую тень, падающую в помещение снаружи. Непроницаемо-черная на золотисто-оранжевом фоне. Пока что совершенно неподвижная, но надолго ли?

Мамочка родная!

Передвигаясь бесшумно, как крыса, Антоненко юркнул за угол, где притаился в тесном сортирчике с ржавой емкостью, оборудованной двумя «башмаками» для ног. Довольно хлипкая дверь оказалась снабженной непропорционально большим засовом, который Антоненко поспешил задвинуть. В его животе непрерывно бурчало, по лицу струился липкий пот. Но это было не пищевое отравление, это был ежесекундно усиливающийся ужас.